Он бросил свою книгу в беспорядочную кучу на столе. Следующие полчаса в его расписании были выделены для ежедневного визита, который предстояло нанести – по давно сложившемуся ритуалу. В глубине души он в последнее время побаивался этих посещений, но все же налил в канистру пять галлонов авиационного бензина, заполнив ее под горлышко, и прихватил такую же канистру ацетона, которую принес накануне из университета, оплатив из собственного кармана, хотя Нортон Уоллис легко мог позволить себе такую пустяковую трату. Однако Дэви никогда не считал себя благодетелем, который платит за двоих.
Он взял обе канистры и вернулся на залитую солнцем улицу. Ноша оттягивала ему руки, но это было ничто по сравнению с тяжестью в сердце, которая всегда возникала теперь, когда он начинал подниматься по длинному склону, идущему вдоль задних двориков всей Прескотт-стрит.
Оказавшись на пороге мастерской старого изобретателя, Дэви на мгновение задержался. Солнечный свет проникал внутрь через дверь, через ряд окон и световых люков, ровными квадратами падая на заставленный различными механизмами бетонный пол. Полированные металлические поверхности и углы сияли и искрились. Солнце не разбирало эпохи и моды, одинаково освещая и сверкающие рукоятки нового фрезерного станка, подаренного Кливлендской машиностроительной компанией, и старый токарный станок Лэмпорта, на котором изящными завитушками были написаны место и год изготовления: «Хартфорд, 1878», – теперь уже музейный экспонат на толстых железных лапах, которые заканчивались прочными львиными когтями. Этот станок Уоллис десятки раз переделывал в соответствии со своими меняющимися фантазиями и до сих пор использовал для некоторых токарных работ, требующих особой точности. Ни сам механизм, ни его декоративная отделка вовсе не казались устаревшими человеку семидесяти восьми лет.
Когда Дэви появился в дверях, старик не поднял глаз, продолжая рассматривать через лупу маленькую латунную трубку. Даже сидя, сгорбившись, на табурете, он выглядел высоким. Розовую лысину окружала бахрома седых волос, которую следовало бы подстричь, особенно на затылке. Вытянутое худое лицо казалось лишенным плоти, за исключением мощного крючковатого носа. Не видя ничего дальше нескольких футов, он наотрез отказывался носить очки. Уоллис медленно вращал деталь, держа ее на небольшом расстоянии от лица.