– Итак, Женя, что же выходит? Ты утверждаешь, что у тебя пропала какая-то вещь. Обвиняешь в этом меня и маму. Но ответить на простой вопрос, что это за вещь, ты не можешь. Получается, ты совершенно голословно обвиняешь двух взрослых воспитанных людей в воровстве? Это само по себе непорядочно. Но теперь у меня возникает и другой вопрос: что же такое ты держишь в моем доме?
Офигеть. Он сказал: «в моем доме», а она молчит, как будто всё так и есть. А даже я знаю, что она вгрохала в эту покупку все свои сбережения – она говорила бабушке, я слышала. Бабушка еще спросила, на кого же будет оформлен дом, а Алена засмеялась и сказала, что какая разница, муж и жена – одна сатана. Бабушка на это посоветовала ей не быть дурой, а она обиделась. Дура и есть.
Я пережидаю его выступление. Хочу, чтобы он наконец заткнулся, но он не может просто так замолчать.
– Женя, я жду. Ты живешь в моем доме и должна подчиняться моим правилам.
Я жду, что Алена скажет хоть что-то, но она молчит, и это бесит меня больше всего.
– Не надо тыкать мне в лицо, что я живу в вашем, – я нарочно подчеркиваю это слово, – доме.
– Но ведь это правда: ты живешь в нашем доме на нашем обеспечении, – он откровенно забавляется, еле сдерживает самоуверенную ухмылку.
– А то, что вы забираете себе все деньги от сдачи бабушкиной квартиры, не считается? Думаю, мы в расчете, нет?
Я не ожидала от себя такого. Он тоже не ожидал.
– Женя… – растерянно бормочет Алена, но теперь уже на нее никто не обращает внимания.
Борис смотрит мне в глаза, и я не отворачиваюсь. Кажется, я победила, и он меня ненавидит – я вижу это по сжатым в ниточку бледным губам под стильными усиками, по холодному сканирующему взгляду.
– Я надеюсь, Женя, ты меня услышала. А сейчас будь добра извиниться передо мной и мамой.
А, вот как. Глупо было думать, что он сдастся. Он встает с кровати и ждет. Я молчу, ощущая, как во рту становится очень сухо. Такое чувство, что язык сейчас прилипнет к нёбу и не сможет шевелиться. Я ужасно устала от них обоих.
– Ладно. Извините.
Я говорю это каким-то не своим, шершавым и сухим голосом.
– За что ты извиняешься? Важно, чтобы ты это сознавала, а не говорила просто так, чтобы отвязаться, – его монотонный голос давит на уши, и больше всего хочется, чтобы он умолк.
– За то, что я вас… обвиняла.