Роман смотрел не себе под ноги, чтобы не споткнуться, а на руку, сжимающую меч, следя, чтобы лезвие не звякнуло о камень. Пальцы были крепко, до боли, стиснуты на «каролинге». Где-то недавно было такое же ощущение, так же он сжимал пальцы… «Не важно, потом вспомню, сейчас главное не нашуметь».
Вдруг Роман обнаружил, что уже несколько минут тишина башни сменилась каким-то рокотом. Точнее, не рокотом, а шумом воды, который становился все громче – вода поднималась снизу башни, заполняя спирали винтовой лестницы. Вода была еще далеко, однако следовало торопиться, Роман ускорил шаг.
Наверху башни была закрытая площадка, также непонятно откуда сочился теплый свет. У одной стены – здесь в единственном месте стена была не закругленная, а прямая – стоял массивный стол. За столом сидел Генрих – высокий, с костистым лицом и в темно-серых доспехах. Роман запоздало понял, что на нем только простая холщовая рубаха и штаны. Второй Генрих смотрел на Романа с портрета в натуральную величину сбоку от стола. Два Генриха смотрели спокойно-высокомерно на Романа. Тот Генрих, что сидел за столом, поднялся, в его руках не было оружия, но Роман знал, что это временно.
– Ты настойчив, – холодным голосом негромко произнес Генрих. – И глуп. Ты думаешь, что я желаю тебе зла, но ты не прав. Не я, а вода, что поднимается следом за тобой, убьют тебя. Башня стоит уже века, и будет стоять, но тебя в ней не будет.
Генрих сделал шаг – Роман не понял, когда он вышел из-за стола.
– Ничего не стоит вечно, – осипшим голосом произнес Роман. – Ты тоже ошибаешься, – и нанес удар.
С таким же успехом можно было бить по наковальне. Меч звякнул о доспехи, высекая искры. В руке Генриха появился меч. «Все-таки не вода убьет меня», – мелькнула мысль. Он знал, что слишком много ударов парировать не сможет. Генрих медленно, как бы нехотя, шагнул к нему, занося меч.
Внезапное озарение пришло за секунду до удара. Вместо того, чтобы парировать удар, Роман шагнул влево и ткнул мечом в портрет. Изумление пробежало по лицу Генриха на портрете, оригинал дрогнул и не сделал второй удар. Его доспехи замерцали и исчезли, оставив противника в таких же холщовых одеждах, что и у Романа. Изображение на портрете пропало же вовсе. Теперь Роман заметил, что на портрете с самого начала ничего не было, кроме хозяина башни– даже фона. Картина теперь напоминала тусклое зеркало.