– Эге-ге-гей! – прокричал я сквозь пыльную пелену, обводя взглядом арт-мобили, обнаженных людей и возвышающуюся прямо надо мной исполинскую деревянную фигуру, взгроможденную на вершину пирамиды в этом глухом уголке пустыни. Это и был тот самый Человек[1], в честь которого назывался наш фестиваль, и его предстояло сжечь через три дня. Поскорее бы!
– Ты, кажется, в хорошем настроении, – произнес у меня за спиной джава[2]. Даже со встроенным в защитную маску тон-шифтером, изменяющим тембр звуков, голос закутанного в плащ обитателя песков показался очень знакомым.
– Энджи! – воскликнул я. Нам не удавалось пересечься с самого утра, с той минуты, когда я проснулся на час раньше ее и выскользнул из палатки встречать рассвет (он был потрясающий). После этого мы целый день оставляли друг другу в лагере записки с указанием мест, куда собираемся дальше. Энджи трудилась над костюмом джавы все лето, шила его из охлаждающих полотенец, которые задерживают испаряющийся пот и направляют его обратно на тело, чтобы он испарился снова. Вручную выкрасила балахон коричневыми пятнами, сшила из него что-то вроде монашеской рясы, перетянула ремнями крест-накрест. Перевязь подчеркивала ее груди, придавая всему наряду необычайно воинственный вид. Она еще не надевала свой костюм на публике и сейчас, под палящим солнцем, прекрасно вписывалась в пейзаж, весьма эффектно воплощая образ обитателя пустынь с планеты Татуин. Я обнял ее, и она в ответ стиснула меня руками с такой силой, что перехватило дыхание. Таково было ее фирменное приветствие в борцовском стиле.
Когда мы расцепились, она промолвила через тоншифтер:
– Я на тебе краску размазала.
– А я тебе наряд перепачкал, – отозвался я.
– Ну и что! – пожала плечами она. – Все равно мы выглядим отпадно. А теперь рассказывай, где ты побывал, что повидал и чем занимался, дружок.
– С чего начать? – сказал я.
Весь день я бродил по радиальным улицам, рассекавшим город, и рассматривал выстроившиеся вдоль них большие лагеря. В каждом творилось что-нибудь интересное. В одном лагере целая шеренга народу расторопно готовила для всех желающих фруктовый лед, вырубая его скребком из огромных ледяных блоков. В другом лагере установили высокую горку из линолеума, с которой можно было скатываться на пластиковом волшебном ковре, а чтобы лучше скользило, выливали на линолеум по галлону сточных вод. Если вдуматься, весьма разумный способ избавиться от серой воды, то есть от такой, в которой принимали душ, мыли посуду или руки; черной водой называлась та, куда попали моча или фекалии. Еще одно из правил Burning Man гласило: «Не оставляй следов» – уезжая, мы заберем с собой все, что останется от Блэк-Рок-Сити, в том числе серую воду. Но на горке серая вода энергично испарялась, а каждая капля жидкости, превратившаяся в пар, означала, что придется упаковывать и вывозить в Рино на одну каплю меньше.