– Я же могу и велеть открыть, разве нет? – раздраженно ответил старик. – Ну, иди прочь. Хотя нет, подожди! Как думаешь, мне надеть вот эти туфли в полоску, или эти, с ромбами? Ох, нашел кого спрашивать, да иди уже! Освальд, как ты думаешь…
Тем временем Мартейн Орф разглядывал Башню. Собственно, на башню особняк Угаин не был похож. Это было одно из самых высоких зданий в городе и, одновременно, одно из самых нелепых. Его основание было смехотворно маленьким и действительно могло принадлежать небольшой круглой башне. Но затем оно росло и разрасталось многочисленными этажами, ярусами и внешними галереями, как перевернутая пирамида, чтобы на пике своей громадности разделиться на два изящных тонкокостных аркбутана, которые опирались на массивные и угрюмые башни-контрфорсы – Восточное и Западное крылья – на них и держалась вся масса здания. Венчала постройку огромная каменная человеческая голова с глазами-окнами, с округлыми куполами-плечами по бокам. Это было древнее и странное здание: всей пластикой своих линий отвергающее прямые углы ради псевдоорганической округлости, строгие пропорции ради животной упругости; всей своей формой оно походило на великана, окаменевшего в тот момент, когда он уже по пояс вылез из земли, упираясь в нее огромными кулаками.
Мартейн обнаружил три входа в Башню – по одной двери в Восточном и Западном крыльях, и одну, самую маленькую, но окруженную красивой аркой – в главной постройке. На всех дверях чем-то белым, похожим на мел были нарисованы печати с гербом Угаин – Рукой Славы, над каждой из пальцев которой прихотливо изгибался язычок огня. Одна из печатей вдруг побледнела и с шипением исчезла. Дверь со скрежетом (петли не смазаны, ржавая труха посыпалась на камни порога) открылась и из Башни вышел огромный детина в побитой молью ливрее, едва сходившейся на его бочкообразной груди. У него было очень маленькое лицо, которое, казалось, заблудилось на просторах широкого белого лица; к макушке безволосой головы прилепилась маленькая круглая шапочка. Уже из-за своего роста и грубой, будто выточенной из камня мускулатуры, он должен был излучать угрозу, но Мартейн решил, что в побитой молью ливрее и с черной палочкой, которая выглядела спичкой в его лапище, гигант выглядел просто преглупо.
Не говоря ни слова верзила сделал знак следовать за ним. Лекарь прошел за своим проводником сквозь череду пустых неотапливаемых комнат, узких лестниц и крошечных пролетов. Внутри Башни было темно и сыро, сочившийся из узких окон бледный свет, тронутый сепией тумана, едва освещал дорогу, а сделанные в виде рук медные светильники, попадавшиеся им по дороге, не были зажжены. Мартейн с унынием подумал, что темнота и сырость – любимое сочетание как жителей Бороски, так и мокриц, большое количество которых он заметил на первом этаже. К тому же, хорошие манеры явно не входили в достоинства местных жителей – к вящему неудовольствию Мартейна весь путь громила самозабвенно ковырял палочкой в ухе.