Немного погодя рваная куча тряпья на полу осторожно подняла голову и оказалась бывшим узником.
– Вот это да, – прошептал он старому черепу, лежавшему рядом. – Думал, мне крышка!
Он встал, отряхнул могильную пыль с одежды.
– А ведь он был набожным парнем, – сказал он и прочитал короткую молитву над останками Эбрауля Гау.
Потом склонился над ними. Чудаковатая его маска приблизилась совсем близко к мертвому лицу. Отражение лица заполнило всю зеркальную гладь. По стеклу маски побежала трещина, потом еще одна. Очень скоро, под еле слышные звуки, вся маска покрылась густой паутиной трещин. Затем она разом распалась в мозаичный хаос, осколки задвигались в бешеном ритме, заклубились, как стеклянная метель, чтобы через несколько секунд собраться заново, повторив до мельчайших деталей лицо покойника. Гладкая зеркальная поверхность сменилась нечистой кожей, и повторена была каждая родинка, каждая щетинка, каждая пора.
Человек, ставший Эбраулем Гау, распрямился и ушел.
Потом вернулся. Долго смотрел на труп кладбищенского вора. Взял его за руки и потащил за собой.
Возможно, чтобы стать лучшим специалистом по выживанию, стоит научиться умирать вовремя.
Уровень 1. Дом, милый дом.
Уровень 1.
Дом, милый дом.
Возлюбленный сын мой!
Пишу тебе после стольких лет разлуки с единственной целью: увидеть тебя в последний раз перед смертью и даровать отцовское прощение. Надеюсь, твое сердце смягчилось за эти годы, как и мое.
Также, ты должен вступить во владение Наследством Бассорба. Твой названный брат Люц был моим единственным спутником все эти годы, что тебя не было (он, да еще неизбывная горечь), но наследство принадлежит по праву тебе. Умоляю, поспеши вернуться в родной город, пока не поздно!
Признаюсь, я в отчаянье, ибо мой закатный час близок, а ответственность, которая лежит на нас, слишком велика, и мы не вправе пренебречь велением долга.
С любовью,
твой отец.
Барриор Бассорба, сидя в темнице, слушал звуки бури, бушевавшей снаружи, осторожно трогал языком кровоточащую ямку на месте выбитого зуба и прокручивал в голове события сегодняшнего дня, которые привели его к такому незавидному положению: и так и этак выходило, что виноват во всем он сам.
Надо признать, день не задался с самого начала. Рыбный обоз из Озерной Листурии, к которому он присоединился в качестве охранника, подъехал к Бороске затемно, и городские ворота были еще закрыты. Неподалеку, на свободной от могил земле стоял лагерь цыган. В свете многочисленных костров были видны их пестрые шатры и повозки. На фоне колоссальных стен города они выглядели разноцветными грибами, буйно и весело разросшимися у корней омертвевшего дуба. Доносилась музыка. Кое где бродили верблюды: видимо, еще один караван ждал открытия ворот. Надеясь наконец поесть что-нибудь, что не было бы сушеной рыбой, и даже отдаленно бы ее не напоминало, Барриор направился в цыганский лагерь.