Борис и сам не ожидал той горячей радости, что охватила его при виде сына. В последнюю встречу они оба наговорили друг другу слишком много непростительных слов. Теперь же слабая надежда на примирение зажглась в Борисе. Он привычно решил, что все возможно, если хорошенько захотеть, и приготовился поприветствовать Антона, как должно. Однако из горла, которое стало ему за последнее время абсолютно чужим, снова вырвался лишь этот дурацкий звук.
– Борис, успокойся, – тихо проговорил Олег, наклонившись к нему. – Ты в палате в «Новултус». Вживление прошло хорошо, совсем скоро ты сможешь сказать нам все, что хочешь.
Однако «совсем скоро» не устраивало Бориса. Ему вдруг жизненно важно стало сказать Антону, как он рад его видеть прямо сейчас, сию же секунду. Он, даже не взглянув на Олега, не отрываясь смотрел на сына.
– Пап, что ты хочешь сказать? – Антон неуверенно почесал бороду.
– Ннт, ннт…
Борис почувствовал, как лицо залила краска отчаяния и гнева, на мониторе слева от него резко отразилось повышение пульса. Он уже не слышал, как Аня и Олег кричат ему успокоиться. Мир вокруг стал раскаленным. Ощутив легкий укол, Борис, словно издалека, заметил про себя, что у Ани рука полегче, чем у медсестры в больнице. Затем, давящая темнота подобралась к нему со всех сторон, и он провалился в сон.
После того как женщина с короткими огненно-рыжими волосами вколола отцу снотворное, Антон понял, что больше не может там оставаться. Он вдруг почувствовал полное онемение. Сил не осталось ни на гнев, ни на радость, что Олег все-таки не убил отца, забрав его из больницы.
Им словно управлял кто-то другой, когда Антон спустился на седьмой этаж. Зимний сад матери встретил его багровыми азалиями, которые росли по обе стороны от входа. Сейчас эта буйная зелень и ослепительно-яркие краски резали глаз, и он поспешил в дальнюю часть сада.
За шесть лет тот ничуть не изменился, и Антон по инерции остановился перед ветвистым апельсиновым деревом. Именно здесь они с матерью всегда сидели, пока отец работал днями напролет. Антон опустился на просторный ротанговый диванчик, вдохнув пряный аромат цитрусовых, и мысленно перенесся на много лет назад…
– А это что, мой птенчик? – Золотисто-карие глаза мамы хитро смотрят на шестилетнего Антона.
– Это… канна? – неуверенно тянет он, оглядывая нежно-розовые цветы.