Чтобы отвлечься, доктор начал, делать записи в истории болезни, но в глазах все расплывалось, голова гудела, а на шею, будто накинули удавку. Его привлёк какой-то посторонний шум. Он доносился от небольшой елочки, стоявшей в углу. Кто-то из персонала принес и украсил шарами и мишурой, чтоб и тут было праздничное настроение.
Михаилу Вениаминовичу показалось, что не то мышь там скребется, не то птица крыльями бьёт. Он тряхнул головой, отбрасывая эти мысли. Откуда в реанимации живность может взяться? И тут же увидел, что к нему приближается снеговик небольшого роста. В расстёгнутой жилетке, пёстром галстуке, разномастных валенках и вязаной шапочке, а на плече у него устроился снегирь.
– Ппрростите, как Вы сюда попали? – немного заикаясь, произнёс врач.
– Здесь нельзя находиться посторонним.
– Эта волшебная птица может исполнить желание, и сила её до конца людьми не изведана, – Снеговик шёл по кабинету, оставляя мокрые следы.
– Даже одно её перо приносит великое счастье человеку, который им завладеет; об этом мечтали многие. Цена ему – велика, а самой птице и вовсе цены нет.
– Но…
– Какие «но»? Загадывай скорее желание, самое сокровенное. О чём мечтал, чего хотел, – настаивал Снеговик. – Ну, давай, квартиру, машину, свой бизнес?
Врач оторопело молчал, думая, что за ерунда мерещится после бессонной ночи и дня на ногах. А снеговик продолжал настаивать.
– Думай быстрей, а то от меня мокрое место останется скоро, уж больно у тебя здесь тепло.
– Пусть Миша очнется, тёзка мой, – прошептал Михаил Вениаминович, – всю ночь его по кусочкам собирал.
– Как скажешь. Тёзка, так тёзка.
Он погладил снегиря, тот громко цвикнул, а снеговик произнес:
– Ассара-дарра-чуккара!
Вдруг, под лампами, освещающими кабинет, закружились снежинки, словно высматривая куда лучше упасть. Врач закрыл глаза, снова открыл. За окном темнело. На столе перед ним высилась горка недописанных историй болезни, в углу по-прежнему стояла ёлочка.
Только на полу выделялись мокрые следы, и рядом с ними лежало птичье перо.
– Он пришёл в себя, тёзка ваш, – в ординаторскую влетела медсестра. – Ой, что это так мокро на полу, опять окно открывали, Михаил Вениаминович?
Суматоха дня позади.
Минуты, секунды отчаяния, часы тревоги канули в уходящий день. Сумерки тихим шелестом падают на подоконник.