– Могу позволить нескромный вопрос? – начал Иволгин, – вы родились во Франции?
– Матушка задолго до окаянных дней вышла замуж за француза. Я ношу фамилию мужа, а мой отец в свое время слыл финансовой знаменитостью. Я родилась тут во Франции, но в душе русская. И считаю разговор обо мне следует прекратить. Лучше скажите, вы сможете хоть как-то помочь сегодняшним просителям?
– Хоть как-то поможем, – уклончиво ответил Иволгин.
По возвращении Хартманн потребовал немедленного отчета. Иволгин сообщил, что движение ожидается на следующий день в ходе бесед с тремя приглашенными личностями.
Несмотря на жуткую усталость, Иволгин долго не мог заснуть. На фоне судеб соотечественников, впечатлившись атмосферой эмиграции, Иван Алексеевич как бы со стороны посмотрел на свою жизнь. Офицер-фронтовик, он оказался чужим на родной земле. Тогда, в ночь перед расстрелом, внутри его души пролегла грань до и после. Окончательное разделение произошло после драки в поезде. Дрались не люди, дралась людская злоба за все то, что произошло с их страной. Целых три года он находился в стороне от событий. Обстоятельства выкинули его прочь, и он объективно сделать ничего не мог. Выжил, окреп и восстановился только благодаря заботе и любви славной доброй женщине Антонине Скворцовой. Не окажись ее рядом, скорее всего сдох бы под забором или вонючей яме с отбросами. Еще в его память врезались глаза есаула: пьяные, горевшие ненавистью ко всему живому. И еще ствол пистолета, упертый в его лоб. На воспоминаниях о строительстве Углической ГЭС Иволгин уснул.
Заводчика Дедюлина дежурный привел в кабинет к Иволгину в 10 часов 3 минуты.
– Обращение в Красный крест Болгарии и Румынии в отношении вашей сестры Переверзевой Серафимы Лукьяновны я уже подготовил. Ответ вам перешлю через военную комендатуру. Таков порядок.
– Понимаю, понимаю. Но вы зачем-то меня позвали к себе? Хотите задать вопросы?
– Хочу. Из Ирана получили обращение того самого Воропаева, которого мы вчера с вами коснулись, в отношении детей, – Иволгин понимал, что его разговор прослушивают. В противном случае в кабинете уже торчал бы Кондратьев.
– Люди говорили, Воропаев попал в ЧК, а оттуда только вперед ногами, – удивился Дедюлин.
– Сбежал из ЧК наш заводчик и сразу махнул за границу. Там уж точно его никто доставать не станет, а вот время прошло и он о своих детях вспомнил.