После чего исчезла, будто и не было никогда.
Тимофей еще несколько мгновений смотрел на опустевшее место подле своей койки. Затем тряхнул головой, приходя в себя, оглянулся по сторонам, включил лампу, достал мобильный.
– Такси? Срочный заказ к больнице номер два, на Ореховую.
Положил телефон в карман больничной пижамы, кое-как допрыгал до шкафчика и принялся спешно переодеваться. За этим занятием его застала трель телефона. Вытащить и ответить удалось не сразу
– Такси выехало, будет через десять минут.
Дверь тихо открылась, внутрь проникла знакомая рыжая головка. Некоторое время смотрела за сборами, потом произнесла:
– Что это на тебя нашло? Врач же сказал…
– Не время, Машунь, после объясню. Сколько сейчас, десяти нет? Отлично, значит, доктор еще на месте. Выписываемся и едем.
– Но я подумала….
– Все, уезжаем. Я вызвал такси.
Маша пожала плечами.
– Как скажешь… странно, конечно…. Я тогда пойду, поищу Евгения Палыча и скажу медсестре.
– Давай, я с тобой, – кое-как с помощью Маши взгромоздившись на коляску, Тимофей открыл дверь и выехал в коридор. Нога прострелила болью, но он не обратил на это особого внимания. Крутя колеса, что есть сил, он направлялся к регистратуре, находившейся в соседнем крыле. Лампы в коридоре еле горели, прищурившись от напряжения, Тимофей различал только дверь, за которой горел яркий, почти дневной свет.
Жолобов снова недовольно глянул на часы: уже четверть десятого, а он все еще не на работе. Приятель попросил зайти за ним, разбудить, если что. Так и вышло: пока Анатолий топтался у порога, Егорчев выискивал исподнее и облачался во что-то, более-менее вразумительное. Не позавтракав, поспешил на автобусную остановку, хотя и тут не удержался, прихватил в чебуречной мерзко пахнущую сдобу, залитую прогорклым маслом. И сейчас давился, пытаясь поспеть за старшим товарищем, старшим, правда, только по возрасту, а не по положению. Но тут разница составляла почти восемь лет.
– Опоздали, – досадливо произнес Анатолий, покусывая губы. – На штраф нарвемся.
– Не боись, дружище, я с секретаршей Сашей договорюсь, она женщина одинокая, потому понимающая, – Егорчев хохотнул и дожевав чебурек, выбросил промасленную бумажку.
– Как ты вообще умудряешься есть эту гадость?
– Завидуешь моему желудку? – усмехнулся Антон. – Он и не такое может. Не все ж пилюли глотать.