А утром мама говорит мне: «Ну вот, помолились, а теперь пойдём в чагарник (заросли после вырубки) искать Зорьку». Идём с мамой по зарослям, где обычно паслась скотина. Мы устали, крупные капли пота катятся у мамы по лицу. Мне тоже жарко. Но мама торопится, и я спешу за ней, еле поспевая бежать. Мы пересекаем солнечную полянку. И вдруг я с размаху наступаю на что-то холодное, зашевелившееся под моими ногами. В ужасе кричу: «Мама! Мама!». Мама обернулась, глаза её стали огромными от испуга, и вскрикнула: «Ох, гадюка!». Схватила меня за руку и тащит изо всех сил в заросли. А гадюка – огромная, серая, с тёмной полосой на спине – тоже испугалась: развернулась и быстро поползла. Мама тащила меня в гущину, и мы долго бежали между кустами.
Вдруг мама остановилась и говорит: «Вот – смотри, смотри! Это же её шерсть!». Стали кругом смотреть и сразу забыли гадюку. Под кустами была шерсть рыжая нашей Зорьки, и ноги её, обглоданные волками, валялись недалеко. Так мы нашли свою кормилицу, и потом долго оплакивали её. Очень высоко жил бог! Да и внимания на бедняков у него не хватало – слишком уж их много было.
Когда дома шла работа, я всегда участвовала в ней. Стирала мама – и я в лохани. Копает бабушка картошку в огороде – и я ей помогаю: выбираю из земли картошку. Кормит бабушка поросёнка, а я кормлю курочку.
Не получая вестей от отца, не зная чем кормить детей, бабушка придумала: «Уля, давай торговать варениками и пирожками у казарм». Купили пуд муки, наделали пирожков и вареников – с картошкой, сыром и капустой – и понесли продавать к солдатским казармам (к казачьим подходить боялись). Пяти лет я уже помогала маме и бабушке лепить для продажи вареники и нянчила маленькую Любу. А Поля умерла, когда у нас не было молока.
Однажды у казармы я бегаю вокруг мамы, а она достает из ведра вареники и раздает солдатам, а они ей дают копейки. Один из них подходит ко мне, приседает и спрашивает – «Как тебя звать?» – «Дуня!» – «Да какая ж ты маленькая! У меня дочка такая есть дома, иди ко мне на ручки». Взял меня на руки солдат, прижал к себе, но небритые щеки укололи мне лицо, и я потребовала: «Пустите меня!». Он отпустил, а сам взбежал на курган, где пели солдаты, и громким голосом запел песню с припевом: «Дуня я! Дуня я! Дуня ягодка моя!». Песню подхватили все солдаты.