«Всё ли нормально?! Как устроился?! Ну, блин, ты и фрукт! Это – СИЗО. Не санаторий! Мне там вонь весь нос забила. Я теперь, наверно, даже нашатырь распознать по запаху не смогу! Жёсткая койка. Скрутка, шлёмка, тромбон и весло третьего срока>1. А ещё постоянно горящая лампа, которую давно пора сменить, потому что она мигает и гудит. Но когда я об этом сказал тамошнему начальнику, тот ответил, что пока горит – всё нормально. Но все, кто был со мной в камере, уже взрослые мужики, и те постоянно накрывали глаза марочками>2, одеждой, да хоть чем, лишь бы этот кошмар эпилептика не бил им по мозгам. А когда я решил завесить лампу простынёй, в камеру пришла матрёна ментовская и чуть ли не бить меня стала. Меня?! Какая-то драная баба?! Никакого простора для вора не оставили, мусора! Хреново у вас там! Прокурор мышей совсем не ловит!»
Эти мысли пронеслись в его сознании быстрым потоком, но ни одной из них он не озвучил.
– Нормально устроился, – весь его ответ.
«Какой смысл рассказывать ему всё? Там все повязаны – что мусора, что служивые. Честь мундира берегут. Если нет жалоб, нет нарушений – то всем хорошо. Знаю я это – видел».
И потом, Громов хорошо выучил один из важных законов того, как следует поступать, если тебя арестовали. Никому ничего не говорить. Ни следователю о том, что ты совершил, совершал или будешь совершать; ни другим полицейским, что добиваются твоего доверия; и с сокамерниками нужно быть осторожнее – не называть имён родственников, не рассказывать о сделанном. Мало ли – стукач попадётся. Вообще, всегда лучше молчать при чужих. Однако, уже в СИЗО соблюдение этого правила давалось ему нелегко – в первую очередь потому, что Громову было очень скучно. На прогулку не выводят, постоянно следят через видеокамеру, так что ничего запрещённого делать не получается. Чуть повернёшься не по уставу – на тебя орут через динамик, говорят, чтобы ты был на виду, и думать не смел ничего такого. Лежишь бревном и загниваешь. Только и слышно, как в голове шумит. Он сам не знал – отчего. Но был уверен, что это слышат и все остальные. Громов считал, что это чёртова лампочка так гудела. Высоко и противно, но не слишком громко.
Устроился он и вправду не так уж и плохо. В камере было не холодно, насекомых он тоже не видел. Мужики попались свои. Когда Громов вошёл, его спросили: