Я становился старше, и как мне казалось на тот момент, мудрее. И глядя на некоторых «особенных» учёных, невольно занимался самоанализом, давая себе неутешительные диагнозы. Да, в жизни за всё приходится платить, за ум тоже. Принять тот факт, что, скорее всего, мои сны – это психологическое расстройство, дало мне некоторое время на жизнь нормального человека. Я влюбился и обзавёлся семьёй, тщательно скрывая своё сумасшествие, и даже когда родилась Соня, я не сказал Надежде о своём недуге. Многие годы спустя, я сожалел лишь о том, что жил всю жизнь с Надей бесчестно, фактически лишая её возможности узнать меня таким, какой я есть. Только сейчас, во вторую годовщину, той злосчастной автокатастрофы, унёсшей жизнь Надюши, я понял, что она бы меня поняла.
Остаться Соне единственным родителем, оказалось сложнее, чем заново решить гипотезу Римана и гипотезу Ходжа вместе взятые. Я был выдающимся мыслителем своего времени, но понять, что нужно моему ребёнку было за границей моих возможностей. Нет, я не был плохим отцом, и время я уделял столько, сколько положено, Соню нельзя было назвать беспризорной, и в этом, конечно, в первую очередь заслуга Наденьки. Да и Соня была уже достаточно взрослым и сформировавшимся человеком.
Летом 2031 года, я провожал Соню в аэропорт. Предстояла долгая разлука. Моя умница-доченька, в свои неполные 17 лет, получила стипендию в массачусетский технологический институт. Для неё это была возможность реализовать свой потенциал как учёного, а заодно переключится от мыслей об утрате матери. Мне же, как оказалось позднее, эта разлука спокойствием не грозила. И уже по приезде домой, моя шизофрения заговорила по-новому. Я многое читал об этом заболевании и знал, что сильное эмоциональное потрясение усугубляет недуг, но чтобы настолько, я не ожидал. Даже после смерти Наденьки не было столь радикальных изменений в состоянии. Но, как оказалось, расставание с Соней и одиночество запустили неведомые мне процессы.
Всё началось, когда я зашёл домой. Я разулся, и мне внезапно очень сильно захотелось зелёного чая с молоком. Отродясь не пил такого, благо Надя пила, и чай дома был. Он так вкусно пах, что я вцепился в кружку двумя руками. Стенки приятно обжигали руки. Я наслаждался чайной церемонией и обратил внимание на чаинки, которые плавали сверху, их движение было обусловлено вращением тела жидкости внутри кружки. Чай – это то самое тело, форму которого задавала форма полости кружки. Границы кружки, определяли границы тела чая, создавая систему, в которой импульс чаинок сохранялся и подчинялся законам этого самого тела. На секунду я представил, что форма кружки начала меняться, и я увидел, как весь чай воспарил над кружкой, он принял форму шара. Этот шар был безупречен, рябь на его поверхности постепенно успокоилась, и чаинки не теряя импульса, начали вращаться по-новому, и в этом не было ничего удивительно, такой опыт был проделан в космосе, где нет гравитации, и картина была знакома. Но дальше было интереснее, шар начала выворачиваться наизнанку. Я не уверен, что существует описание этого процесса, но видел я всё так, будто мир вокруг начал сжиматься, а шар увеличивается и обволакивать всё вокруг. Но только я был не внутри шара, как может показаться, но шар и его границы были вокруг меня. И чаинки плавали, описывая различные траектории, но выглядели они иначе, так как они тоже были вывернуты, и границы всех чаинок, и каждой по отдельности были вокруг меня. И даже атомы стали вывернуты, и кварки, и глюоны, мезоны, и бозоны, и совершенно новые, ранее невиданные субатомные частицы обволакивали меня вокруг. Если Господь и видит то, как мне казалось на тот момент, видит мир он именно так. В этом божественном зрении было всё – в буквальном смысле всё – я видел каждую деталь нашего сложного мира, каждую звезду, и каждый атом, каждую галактику, и каждую песчинку, на каждой планете. И не было в этом зрении лишь одной детали, не было расстояния, как физической величины, все объекты были в поле зрения одновременно, и все они были равны. Атом был такой же, как и скопление галактик, и выглядел он не проще. Размер чего-либо или расстояние между чем-либо – это иллюзия, это граница восприятия, это точка отсчёта, позволяющая человеку начать понимать мир вокруг и понимать комфортно.