Ворона хмыкнула:
– Меня не учили работать с возражениями, я тебе просто по личному опыту скажу, никак триста лет уже живу, времена меняются, и в тот момент, когда небо откроют, у тебя должны быть наготове крылья, не продавать их надо, а укреплять и растить. А если продашь, потом горько об этом пожалеешь. Старушка, снова превратившись в ворону, больно клюнула ее в спину, подтолкнув к побегу. Боль в спине заставила ещё раз обдумать слова вороны, о том, что крылья всегда выворачивают с корнем. Она задумчиво сидела, ждала, пока утихнет фантомная боль и уже тихо радовалась, что покупатель опаздывает.
Тихонько расправив, отдохнувшие крылья, она встала со скамьи и решительно направилась домой. Ветер ласково поднималл её волосы и нашептывал нежные слова, солнце переливалось в каплях слепого дождя всеми цветами радуги – это маленькая тучка всплакнула от счастья, что снова увидит её в небесах, высокая синева манила к себе, а первые молодые, прозрачные листья светились изумрудными фонариками, источая на солнце тонкий аромат.
Вся её сила, заключённая в нежных мягких крыльях, была с ней и уже не тяготила.
Подходивший к ней бомжеватого вида пьяница громко сказал: – Мадам, вы прекрасны, разрешите поцеловать кончики ваших крыльев. Его маслянисто-черные глазки похотливо охватили всю ее фигуру, всклокоченные кудрявые волосы над морщинистым лбом от постоянных запоев превратились в подобие мочалки, большой красный нос шумно втягивал ее биополе, а полы залоснившегося на швах и карманах темного плаща неопределенного цвета, болтались наподобие крыльев, изрядно потрёпанных, грязных и безнадежно сломанных. Он хитро и двусмысленно произнес:
–Мадам, дайте бедному еврею.
–Я евреям не даю, вырвалось у нее.
Во взгляде её не было осуждения, хотя она и понимала, что он, слабый и бескрылый, спасается пьянством, сарказмом и ерничаньем от страшной реальности и своих персональных чертей. Вместе с тем он был воплощением хитрости и горького сарказма -именно это она и подразумевала под словом еврей.
Она ускорила шаг, чуть поднялась и полетела с мыслями:
– Как хорошо, что мои крылья и душа остались у меня. Пусть и поплачу иногда, но что мои слезы по сравнению с разъедающей его душу пустотой и болью? Только роса, – подумала она и медленно, плавно проплыла в эфире мимо опешившего покупателя крыльев.