полезен, что и Аполлон иногда, случается… Ну а если без увиливаний: или – или? На одной стороне какая-то там красота, какое-то “доставление приятного занятия уму и вкусу”, а на другой – польза во всем сиянии осязаемого добра, деятельной и благотворящей любви, спасающей и жизнь и, если угодно, душу несчастного брата, точнее же говоря – уже и не польза в ее плоском звучании, но само спасение взывающего к вам неустанно – доколе? и помоги! – человечества, вот как это называется полным титулом, – так как же, я вас спрашиваю, и считаю до трех!..
То-то же.
Стоит ли высмеивать или оплакивать Гоголя, если в нас самих прослеживается та же потребность. Если с детства, с самых лет еще непонимания, как первый оброк судьбе, закрадывается жажда полезного, причем в той именно должности, которая всех важнее и благодетельнее для человечества, где, как заявлено дяде, “работы будет более всего”, будь то должность чиновника или чернорабочего, что зависит уже больше от возраста, эпохи и социальной закладки будущего писателя, который, возможно, и в писатели-то уставился под впечатлением чу́дной открытки, на которой Гоголь в припадке безумия сжигает “Мертвые души”, впервые загоревшись сознанием: “писатель” (смотрите-ка: пи-са-тель!), как чем-то драгоценным, мучительным, представшим в истинном качестве, в полной должности, в твердом уме, писателем, который не пишет, но сжигает на счастье потомству какие-то мертвые души, вместе с языками огня, темным логовом, истощенным лицом и сумасшедшей улыбочкой Гоголя говорящие нам, может быть, больше и лучше всего о писательстве как об искусе чернокнижия чиновника-чернорабочего, таком тяжелом и гибельном, что самые слезы Гения, рыдающего над его сумасшествием, оказываются как бы наградой за долготерпение Гоголя выстаивать все эти ночи на боевом посту, перед печкой, бессменным кочегаром, шахтером, замурованным для пользы в забое. Попробуйте ему объявить, что открытка недействительна и всё это пустое, детское воображение, что писатель – это просто профессия, в меру полезная, не очень нужная, не слишком опасная, не пыльная, – так он, пожалуй, после этого на литературу и глядеть не захочет. Нет, скажет, это нечестно, писатель должен… Но вернемся к Гоголю.
Соотечественники! ведь и у меня в жилах тоже русская кровь, как и у вас… Дайте мне почувствовать, что и мое поприще так же честно, как и вы все служите, что не пустой я какой-нибудь скоморох, созданный для потехи пустых людей, но честный чиновник великого Божьего государства… (“Развязка «Ревизора»”, 1846)