На улице вовсю разгорался май. Приятный месяц – нежное, еще не знойное тепло, бодрящий запах распустившейся зелени. Как Люк любил утренние трели соловьев! Когда-то. Когда май еще отзывался в душе трепетом.
В мае Люциус был казнен.
Он резко мотнул головой, как бы отбрасывая воспоминание о конце человеческой жизни.
– Тебя выгнали за плохое поведение?
Грей осматривал мотор под капотом черного автомобиля с покатой крышей. Завидев Люциуса, он настороженно свел брови.
На Грейсона невозможно было смотреть без внутреннего содрогания, он внушал страх одним своим видом: атлетическим телосложением, неизменно суровым лицом, пересеченным шрамом, отголосками животного существа во взгляде. Грей источал какой-то чужеродный холод, совершенно неосознанно вызывавший тревогу. Хоть демон никогда не выказывал пренебрежения в адрес Люциуса, зрело подозрение, что он тоже оценивал младшего фамильяра как мимолетное увлечение дьявола, недостойное ни внимания, ни уважения.
– Пошел к черту, – бросил Люциус и, к собственному стыду, не обнаружил в словах уверенности.
– Уже там.
Полуденное солнце сияло в зените, опаляя город лучами. Сморенная духотой кассирша ближайшего супермаркета с трудом подавила зевок, увидев перед собой Люциуса, – в отупелых глазах вспыхнул недвусмысленный интерес. Терпя ее неловкое кокетство, Люк взял сигареты и расплатился купюрой номиналом выше стоимости, хотя не было сомнений в том, что одна его лучезарная улыбка – и девушка распрощалась бы с товаром безвозмездно. Все, чего он хотел в тот момент – убежать от взгляда, полного похотливого желания. Такие вещи наводили мысли о том, что Люциус был не более чем привлекательной болванкой, и вгоняли в мрачную отчужденность.
Люциус Страйдер – неисправимый мечтатель с внешностью олимпийского бога – что он мог предложить, помимо зрительного наслаждения? Стать бы как Ричард – диктовать свою волю убеждением, как Винсент – выворачивать мозги наизнанку, или как Грей – располагать силой, пугавшей самого Лоркана; держаться в стороне, но оставаться ценным козырем в рукаве дьявола.
Но куда больше пленила идея стать самым посредственным, самым бездарным демоном. Джеймс не был и вполовину так прекрасен, как Люциус, но отчего-то пользовался вниманием не меньше, не обладал феноменальным даром, но оставался ценным сам по себе. Он представлял из себя больше, чем внешность или талант. Приходилось каждый день убеждаться в этом с болезненным чувством досады.