На втором курсе университета, куда я спрятал свою расцветающую молодость подальше от глаз военкомата, приключилась серьёзная напасть. Я сильно спотыкнулся о ницшеанского Заратустру. Уже на половине притччитаний (новое слово) что-то внутри перевернулось и начало опасно тлеть. Костёр разгорелся после прочтения «Генеалогии морали», окончательно растравившей открывшуюся душевную «язву». И чтобы обжигающее духовное пламя не погасло, пришлось подкормить его взбунтовавшимся «Антихристианином». Не то чтобы я до этого веровал в христианского бога и прилагаемые к Новому завету моральные ценности. Скорее наоборот – меня тяготил собственный атеизм, произраставший, скорее, из врожденного солипсического эгоизма, нежели из материальной среды чёрно-белого советского быта. Поэтому я готов был отдаться первому же ловцу душ, который убедит меня в силе и правоте моей эгоцентричной напыщенной позиции. И меня быстро подсёк умелый ловец, оказавшийся германским философом-безумцем с удручающе дырявым инвестиционным портфелем жизненных неудач.
С трудом продираясь сквозь ницшеанские заклинания, разрушающие общепринятые заскорузлые скрепы, я чувствовал, как мои духовные внутренности сочатся свежей кровью от полученных ран и глубоких заноз. Меня не то чтобы коробило от беспощадно точных словесных стрел усатого шизоидного психопата. Многие мантры, касающиеся духовной чистоты и власти, пришлись мне по вкусу. Но воспалённый стиль раскрепощенного мизантропного сознания, украшенного ядовитыми афоризмами, внушал почтительный трепет.
Здесь надо отметить ещё один факт моей биографии, который добавил в расплавленную жгучую смесь перезагружаемого рассудка мощный легирующий элемент. В этот период закончилась моя первая в жизни любовь. Закончилась внезапно и как-то непонятно. Особых страданий по этому поводу я не испытывал, так как сам инициировал разлуку с человеком, который стал мне не интересен ни в сексуальном аспекте ни в своих потугах поспеть за моей стремительной внутренней эволюцией. Но быстро взращиваемая гордыня была уязвлена. Так я впервые познал больно ранящий закон «двойной стрелы». А именно – отталкивая притянутое судьбою, будь готов к ответному страданию от потери уже не нужного. Это своего рода фантомная боль от воспоминаний о приятных альковных моментах. И неизбежная жлобская ревность к будущим кавалерам отвергнутой пассии, присущая всем эгоистичным гордецам.