Стала всем.
Упрямая и неугомонная с одними, скромная и послушная с другими, переменчивая, что весеннее небо, всегда разная, но всегда настоящая. Верная.
Потому и отказывать ей было трудно, но необходимо.
Сама себя Людмила не защитит.
Фира вгляделась в ее лицо, ожидая обиды, скорби, злости даже, но княжна вдруг расслабилась и улыбнулась.
– Тогда погадай мне, – промолвила легко. – Как в детстве, помнишь? Погадай, успокой мое сердце.
Неожиданные слова, спасительные, но нутро тревожно сжалось: слишком уж скорая перемена… даже для Людмилы.
Фира прищурилась:
– Для гаданий особая пора нужна.
– Вот сегодня ночью к тебе и постучусь, – отмахнулась княжна. – Пора вполне годная, луна до краев налилась.
– Уходить надо, – подал голос Борька, поднимаясь на карачки. – Караульных по двору пустят – до утра тут застрянем, и никакой вам ворожбы.
Фира замешкалась. Прав он был, и в тереме их вот-вот хватятся, но муть на душе взвилась такая, что хоть вой и привязывай Людмилу к стропилам – пусть таки посидит до зари, поразмыслит.
Не могла она отступиться от того, чем ярко загорелась, по крайней мере, не променяла бы чудо дивное на детскую забаву, для которой и ведьма-то не нужна. Ведь видела все то же, что и Фира: клеть огромную, да как ворон просовывает меж прутьев то одно крыло, то другое, то все четыре сразу, разминает и вскрикивает порой грозно, не по-птичьи совсем, по-человечьи.
Разве ж сможет княжна теперь просто уйти от заветного пера, когда до него рукой подать?
Но кого станет просить о помощи, раз уж Фира с Борькой отказались? Братьев? Не поддержат они бабью блажь. Сама пойдет на храбров ресницами махать? Так они ее, скорее, в покрывало завернут и сдадут жениху, чтоб не шлялась где ни попадя. И из девиц в птичник никто не сунется, а если сунется, потом по всему детинцу разнесет, что княжна с нее стребовала.
Больше ничего в голову не шло, но и спокойствия не прибавлялось.
Фира потянулась было к Людмиле – сжать запястье, сказать что-нибудь мудрое, правильное, – но та мягко отстранилась и кивнула на распахнутые створки сенника, за которыми торчала макушка приставной лестницы:
– Давай первая. Как свистнешь, и я спущусь.
Слова так и не нашлись. Фира молча поднялась, прокралась к двери и, глянув, нет ли кого на задворках, ухватилась за тетивы и обернулась напоследок к княжне.