Но это всё лирика. Драма случилась прямо на выпускном вечере, сразу после концерта-капустника, когда мы уже немного разогрелись. Вовсе ещё не пьяный, Лёша зажал свою Капельку Росы в углу и, потея, как конь на пахоте, признался ей в любви до гроба, включая (туда же) )руку и сердце. Мама девочки бросилась на защиту и спасла дочку для института. Расстроенный, Лёша сбегал в туалет, выдул там стакан «Хеннесси» и пошёл предлагать себя в мужья всем подряд, включая учительниц и родительниц. Все, кроме Вики, отвергли его без всяких китайских церемоний. Церемония Вики состояла в том, что она не представляет себя Викторией Лю. Стоявший рядом физрук подхватил Лёшу в момент падения. Вдвоём мы вынесли его вон, держа головой максимально вверх, а на улице опрокинули головой вниз. Дальше Лёша всё сделал сам. Физрук разговаривал со мной, как с взрослым, и по-товарищески предложил сигарету. С этого дня, которым официально закончилось наше детство, я выкуриваю почти пачку в день, а Лёша не берёт коньяка в рот. Вот так мы вышли в большую и светлую жизнь.
Если не вдаваться в детали нашего следующего года жизни, когда мы учились каждый на своём первом курсе, если вообще пропустить те моменты, которые не является светлым пятном ни на чьей биографии, наше истинное взросление началось ровно с тех же потрясений, которые переживала и вся страна.
Хотя вначале всё было очень мило и трогательно. Вика вышла замуж. На первом семестре инъяза имени Мориса Тореза она вышла замуж за однокурсника по фамилии Островский-Грин. Всё обернулось так стремительно, что когда мы с Лёшей об этом узнали и стали думать о свадебном подарок, она уже развелась. Отмечать нам пришлось лишь выданное в тот день «Свидетельство о расторжении брака между гр. Островской-Грин Викторией Викторовной и гр. Островским-Грином Эдуардом Владимировичем».
Эдуард Владимирович пришёл в кафе вместе с Викой. Внешне она совсем не изменилась. Только ноги будто ещё удлинились.
– Познакомьтесь, – холодно сказала Виктория Островская-Грин. – Это Эдик. Он наша гордость. Ходячий вокабулярий курса. Знает семь тысяч английских слов. Правда, Эдик?
При всяком упоминании своего имени Эдик резко насупливался, строго взглядывал на теперь уже мемориальную Вику, но затем также резко расслаблялся и умилялся. Умилённый же, он мог смотреть на неё беспрерывно. Он таким и запомнился – смотрящим на своё недолгое счастье, как на некую книжную, испещрённую чёрными буковками страницу, на которой он хорошо различал иностранные слова вразнобой, но испытывал острый приступ куриной болезни, когда пытался их вытянуть в грамматическую последовательность.