Саймон не мог уснуть всю прошлую ночь, да и не пытался. Так продолжалось неделями.
Прошло уже больше полугода, с того момента как жизнь потеряла смысл. С того злополучного дня, перечеркнувшего всё и разрушившего его локальную Вселенную.
Сегодня Карси должно было исполниться восемнадцать…
Саймон с комом в горле отвернулся к стене и зажмурился, глотая слёзы. Ему казалось, что их уже не должно остаться, что за полгода можно уже привыкнуть. Но – нет. Хотелось колотить по стене кулаками, кричать, злиться. В носу щипало, и парень заморгал.
В дверь постучали.
Оказалось, не заперто, и вошёл его отец, быстрый, словно выпущенная стрела.
– Уже час дня! – воскликнул Мартин Вейс, шире раздвигая занавески, создававшие своего рода потёмки. Ему нравилось, когда в комнате светло.
– Ну и что, – проговорил Саймон в ответ, не оборачиваясь и пряча голову под одеяло. Холод стены проникал в душу. Да и не хотелось, чтобы отец видел…
"Снова вставать, существовать. Зачем? Каждый раз надеяться, что смогу уснуть навсегда"
– Ты так всю жизнь проспишь… – сказал Мартин Вейс, повернувшись к окуклившемуся сыну.
– Ну и что, – снова последовал ответ. Саймону не хотелось выныривать из своего кокона. Лучше лежать и прокрастинировать, ведь ничего полезнее в его жизни уже не сделать.
Мартин Вейс чуть не сказал что-то сказать насчет подготовки к последнему экзамену, но решил эту тему не поднимать. Он ведь понимал, почему сын сегодня особенно хандрил.
– Саймон… – Барон осекся, потеряв мысль.
– У Карси день рождения, – сообщил Саймон дрожащим голосом, уткнувшись лбом в холодную стену. Его волосы лезли в глаза, но парень даже не пытался их укоротить. А одна из черных шпилек съехала и колола кончик уха. Ведь Саймон их не снимал даже когда шел спать. Ему казалось, что эти две заколки Карсилины немного успокаивали. Совсем чуть-чуть.
– Знаю… – Мартин Вейс смутился, ведь именно про это он и собирался сказать, но было и еще кое-что. – Почти все уже собрались.
– Зачем? Отметить промежуток времени, в котором её больше нет? – Саймон надеялся, что голос звучал твердо и не показывал тех слёз, которые он пытался сдержать. Но ошибался.
Отец чувствовал себя лишним здесь, в комнате, но не собирался выходить.
Рядом с дверью висел настенный календарь, открытый на июне, все числа были грубо зачёркнуты, на бумаге проглядывали дыры.