–Неужели, – думала она, – змей говорит правду, и от этих плодов мы с Адамом сделаемся умнее. Но мы и так не дураки, Иврит придумали. А если мы станем ещё умнее, то мы сможем понимать язык зверей и птиц. Но мы, итак, его понимаем. Понимаю же я как-то этого змея. А может это молодильные яблоки? Если это так, то что же в том плохого? К тому же плодов на дереве много, сто четырнадцать штук– Бог и не узнает, если я сорву несколько для себя и для мужа, сделаю из них повидло и буду мазать им лицо и ягодицы. Вы спросите: откуда я знаю то, что думала Ева? Тогда я умел читать мысли на расстоянии сада. Как только я эти мысли прочитал, то немедля послал мангуста Рикки-Таккера, чтобы он змея придушил и не дал ему соблазнить Еву, но мангуст находился далеко от сада, на бахче, где по моему приказу, сторожил дыни от ежей и сусликов. И как он ни старался, как ни стирал лапы о тернии, не успел он к месту соблазнения. А когда прибыл на место и увидел всю картину, так и обмер на веки. С тех пор стоит в райском саду памятник опоздавшему мангусту.
Ева же, пока мангуст бежал, взяла плодов от дерева познания добра и зла и ела сырыми; и дала также мужу своему, и он ел те плоды не мытыми. Пока они ели их, память у них отключилась и появились кратковременные галлюцинации и легкое несварение, плоды ведь, повторяю, не мытыми были…
Но лишь только они съели плоды, минут через пять, вспомнили о словах Моих. И открылись глаза у них обоих, и поняли они, что им кирдык. Тотчас стало им стыдно смотреть друг на друга, прошла близорукость: увидели они, что наги и прикрыли они срамные места себе листочками фиги, которая росла поблизости. А я как раз прохаживался по саду во время прохлады дня и кричал как раненый орангутанг. Но вместо того, чтобы с радостью броситься Мне навстречу, как они делали это прежде, испугались Адам и Ева и спрятались в норе барсука, которую я не для этого создавал. Они думали, что там я их не увижу.