Три, один, двеннадцать, восемь, семь
Последний день для года восемь-семь…
…Опять приказ, и мы уходим в горы.
Там по ночам измёрзлая капель
Играет в прятки с бусиной Авроры.
Там ночью звёзды – целый миллиард;
Они близки, рукою б зачерпнуть.
Там лунный свет – лимонный мармелад,
А воздух свеж; он так сжимает грудь!
Сидим и курим. Тихо и темно.
Застава дальняя по-над петлёй реки.
Афганской ночью ткёт веретено
Пацанской юности расхабистые дни.
Салага Юрка что-то говорит
Про город. Девушку. Про маму и про дом.
Про то, как сердце по ночам болит,
Про то, как засыпается с трудом.
Про то, как верит он в солдатский фарт,
Как время юное стремительно бежит…
Сидим и курим. Кто же мог бы знать,
Что пацану лишь ночь осталось жить?
С рассветом взводный выдохнул: «Пора…»
И вновь попятилась между кряжей дорога
Куда-то в прошлое, где не слышна война,
Где край Земли и кто-то верит в бога.
На той дороге Юрка впереди.
Он первым крикнул: «Парни, справа духи!»
Свинца пригоршню с Юркиной груди
Достанут через день хирурга руки…
Мы снова курим где-то между скал.
И бой тот в прошлом, что бы ни случилось…
И тут я вспомнил: «Пашка, я устал!»
И по щеке моей слеза скатилась…