Три жемчужины: Иссык-Куль, Валаам, Сплит. Где и как отдыхали советские люди - страница 54

Шрифт
Интервал


Уже в юные годы он вел жизнь строгую и воздержанную. Избегал телесных развлечений и прихотей. Жил в скромных условиях, что не соответствовало его званию миллионера-золотопромышленника. Даже не имел личного экипажа и пользовался извозчиками. Современники отмечали его желание сидеть «на последних местах». За эти христианские качества души Иннокентия Михайловича воспринимали как человека робкого и застенчивого. Между тем он стремился жить по Евангелию, быть истинным христианином.

Еще более возрастает благотворительная деятельность И. М. Сибирякова. Он часто размышлял: «Я обладаю богатством. Как это случилось, …  что в моих руках скопились такие средства, которыми могли бы прокормиться тысячи людей? Не есть ли это средства, случайно попавшие ко мне, достояние других людей, искусственно перешедшее в мои руки? <…> что мои миллионы – это результат труда других лиц, и чувствую себя неправым, завладев их трудами» [2, с. 31].

Кто только из столичных бедняков не был у него в доме, как вспоминал очевидец, кто не пользовался его щедрым подаянием, денежной помощью, превосходящей всякие ожидания! Сколько студентов, благодаря Сибирякову, получило в Петербурге свое высшее образование! Сколько бедных девушек, выходивших замуж, получили здесь приданое.

Он не отказывал никому. «Если просят, значит, нужно: если можно дать, то есть, если имеются средства, то и нужно дать, не производя розыска». Иннокентий с детства усвоил христианскую науку: истинная благотворительность должна обнимать всех и каждого. Бывали дни, когда принимал до четырехсот человек, и никто «не отходил от него тощ». «Жизнь наша красна бывает лишь тогда, когда всё нам улыбается вокруг… Но если вы чувствуете подле себя нищету, будучи сами богаты, то вам как-то становится не по себе» [2, с. 28]. Как христианин, он уже знал, что дела милосердия оцениваются Богом не по количеству даяний, а по тому расположению сердца, с каким они делаются. Ведь в понятиях православного человека ни один акт житейский не изъят от начала нравственного.

Но современники не понимали духовного значения поступков Иннокентия Михайловича. Считали, он не ценит полученное по наследству состояние, не разборчив в подаянии милостыни. «Щедрою рукою, полными пригоршнями сыпал он золото на помощь просителям, на культурные цели, и тем родил сомнение в нормальности своих умственных способностей. Находился он еще в полном расцвете сил – ему было 33 года, – окружен он был миллионами, можно сказать, купался в них и… познал всю тщету денег. Отказывая лично себе, он поселился в маленькой квартирке и стал раздавать крупными кушами деньги направо и налево. Конечно, это было своеобразно. Общество не удивлялось бы, если бы он преподносил жемчуг и бриллианты сомнительным певичкам, если бы он строил себе дворцы во вкусе Альгамбры, накупал картины, гобелены, севр и сакс или в пьяном виде разбивал зеркала, чтобы вызвать хриплый хохот арфянок, – всё это было бы обычно. Но он отошел от этого и, побуждаемый душевными склонностями, проводил в жизнь правило – «просящему дай!», – напишет позже историк М. К. Соколовский [2, с. 37].