– Летицию не следует посвящать в наши дела, – попросил Кельт.
– Разумеется, – согласился Аэций. – Если у тебя больше нет вопросов, иди, готовься.
– Вопрос у меня только один, – усмехнулся Кельт, – за-чем тебе империя? Если ты провозгласишь себя императором в Галлии, то получишь полную поддержку племён. Ты мог бы установить справедливое правление, укрепить границу, в общем, создать людям условия для нормаль-ного существования. Почему, с какой целью, ты так упор-но пытаешься защитить империю в целом?
– Потому что надеюсь! Надеюсь, что ещё можно предотвратить её полный развал и скатывание в пропасть, откуда нет возврата, – ответил последний римлянин.
– Надежды нет, Аэций. Если бы ты был императором, тогда возможность могла иметь шанс на претворение в реальность. Но при положении дел существующих на данное время, следует предоставить Италии, развиваться, как она желает и может, а самим держаться в Галлии. Укрепить центральную область не составит труда, и местные племена безоговорочно признают твою власть.
– Ты предлагаешь противостоять всемогущему фатуму и сотворить историю в противоречии с его волей? – улыб-нулся Аэций.
– В настоящее время этот якобы всемогущий фатум христиан в твоих собственных руках, Аэций Флавий. Именно ты имеешь возможность направить его в нужное тебе русло. Ты, а не ваш бог, который ничего не решал и не решает, – не согласился Кельт. – Не упускай свой шанс.
– Так кто ты такой, что отрицает фатальность и ставит под сомнение даже существование собственных богов, во что верят и безбожные гунны? Зачем, с какой целью судьба свела нас? – смотря в пространство, задумчиво произнёс римлянин.
Никто не знает тайных троп собственной судьбы. В определённое вечностью время тому, кто ныне носил имя Аэций Флавий, будет вновь предоставлена возможность спасти от полного краха уже другую империю, возникновение которой в данную историческую эпоху никто не мог и предвидеть. И в той ещё несуществующей в мире материи реальности, он с вечно присущим ему пылом и усердием, вновь возьмётся, кажется за совсем безнадёжное дело. Вот только там у него будет больше шансов на успех, чем в этой последней попытке спасти идущий к верной гибели, некогда гордый, заставлявший трепетать полмира и казавшийся вечным Рим.
А тот, кто в этом настоящем имел тело, носившее простое варварское имя-кличку Кельт, покидая покои своего высокопоставленного будущего родственника, раздумывал над преданностью последнего идее, которая, как он небезосновательно считал, давно себя изжила. Империя должна уйти, уступив место под солнцем новым государственным образованиям. Эта нехитрая истина была давным-давно понята Кельтом. Знания и чёткое понимание структуры мира, коими он владел в относительно недавних воплощениях, хотя и не были ныне доступны, тем не менее, преобразовавшись в то, что принято называть интуицией и логическим мышлением, предоставляли ему возможность давать абсолютно недвусмысленную и точную оценку состоянию дел в современной Европе. И Кельт искренне не понимал, почему столь умный и чрезвычайно логичный человек, каким являлся Аэций Флавий, человек которого он искренне уважал, не желает признать очевидного и упорно цепляется за то, чего не вернёшь.