На площадях городов электронные билборды великолепно рекламировали новейшую технику, одобренную Консорциумом, зазывая обывателей принять участие в обуздании будущего, которое, якобы, они могли формировать. В каждом магазине, на каждом цифровом устройстве чувствовалось дыхание контроля, пусть и завуалированное заботой о благополучии и безопасности населения.
– Посмотрите на рынки, на взлёты и падения стоимости ресурсов, – продолжал Александр Григорьевич, обращаясь к группе стратегов, собравшейся вокруг его пультов, – это не более чем отражения наших интересов».
Средства массовой информации были их прямыми инструментами, иногда отстаивающими права пользователя и нередко бросающими вызов тёмному облаку цифрового суверенитета. Но каждый их шаг, каждая статья была пронизана невидимой силой Консорциума, подобно куклам на сцене, следующим сценарию, написанному незаметными драматургами.
И, конечно же, высшие эшелоны киберполитики так или иначе находились под влиянием решений Консорциума. Законодательные инициативы, направленные на регулирование искусственного интеллекта, защиту данных и киберпространства, всегда носили следы тех, кто руководил, устанавливая правила для игроков, которые едва осознавали наличие игры.
– Мы должны поддержать это равновесие, маскировать наше участие под риторику национальной гордости, защиты личных данных и экономической стабильности, – заключил Морозов, и его слова, несомненно, достигли каждого в совете. Они знали, что всеобщее верование в свободу не что иное, как мираж, но мираж, который они должны были поддержать ради поддержания своего доминиона.
Решения, которые готовились и принимались в холодной тишине конференц-залов Высшего Консорциума, оставляли неизгладимый след в жизни всех социальных слоёв. От густонаселённых предместий, где каждый уголок улиц отражал подобие мечты, продиктованной сверху, до блестящих финансовых центров, переплетённых международными корпоративными интересами – всюду плоды их власти были очевидны.
Повсеместно планы Консорциума создавали рабочие места и убеждения в стабильности завтрашнего дня. В то же время каждый человек чувствовал на себе груз такой стабильности – ведь он часто означал невозможность изменить установившийся порядок, надежды ограничивались строго очерченными рамками.