Напольные часы немецкого мастера Якоба Кинзле пробили час ночи. Графиня вздрогнула, открыла глаза и огляделась, медленно высунув голову из-под одеяла. Мерный стук механизма, пружинок и шестерёнок отсчитывали положенные им минуты. Месяц за окном серебрил верхушки деревьев, светя на ясном ночном небе, дождь ронял последние капли, а может то падали капли с крыши. Спокойствие и необыкновенная тишина царила в комнате. Неуверенный огонек догоравшей последней свечи в канделябре выплясывал одному ему известный ночной танец. Листы графского дневника были небрежно разбросаны по полу. Она собрала рукопись, подошла к окну и посмотрела в сторону флигеля. У Евсея было темно.
Спрятав дневник графа в ящике стола, графиня легла на кровать и остановила свой взгляд на потолке.
– Надо же! – вслух произнесла она, глядя на обвалившуюся штукатурку, – как же я не заметила-то! Надо бы сказать Евсею, чтобы заделал.
Но тут же вспомнила, что завтра утром имущество имения опишут, хозяйство пойдет с молотка и кому дела будет до упавшей штукатурки в её спальне? Ей стало вдруг жаль этот дом, сад, остатки конюшен, повозки… Ком подкатил к горлу, когда она представила на мгновение, как новый хозяин, вышагивая по коридорам и комнатам, отдаёт распоряжения и наводит свои порядки, перестраивая или достраивая, а то и вовсе снося то, что создавалось по крупицам полвека назад старым графом.
«Не поздно ведь еще занять денег и внести хоть какую-то сумму в счет погашения долга, а там, возможно, что-нибудь непременно придумается.» – пронеслось в голове у графини. «Стоило бы и к Рябцевым обратиться, не откажут ведь, и, возможно в дворянском собрании тоже нашлись бы люди, знавшие, если не старого графа, то его сына, точно. И в Петербурге, наверняка, можно было бы взять кредит под удобный процент.»
В голове у неё вдруг стройно вырисовывалась радужная картина, на которой имение снова приобретало былое величие. Ей виделись бескрайние луга с медоносными травами, над которыми кружат миллиарды пчёл, собирая нектар, виделись конюшни, полные отменных арабских скакунов, ящики со спелыми краснобокими яблоками, подпрыгивающие в телеге, едущей на ярмарку…
Мысли придали спокойствия графине, она уже не думала о приставах, судебных тяжбах и прочей юриспруденции. Она искала пути спасения родового имения. Теплая мягкая перина и подушка нежно обняли её, глаза сами собой закрылись, мысли о завтрашнем дне стали постепенно улетучиваться, как вдруг где-то в правом крыле дома раздался звон разбившегося стекла. Графиня резко открыла глаза и села в кровати. Под ложечкой нехорошо засосало и сердце снова заколотилось с неимоверной силой, норовя выпрыгнуть из груди. «Стоит пойти посмотреть, – подумала она. – Непременно стоит пойти. Ну? Чего же ты стоишь? Это же пока твой дом, и в твоем доме что-то происходит.»