Громче засвистели синички, загалдели воробьи, а ласточки стремительно зачастили чёрными крестиками над крышами сараев – утро ускорялось в своей неутомимой поступи.
Евсей, зная особенности городских жителей, не стал их рано тревожить и привычно занимался своими заботами: вывел коз на пастбище, покормил кур и Буша, заходился косить траву за огородом…
Виталик, не найдя хозяина, проявил самостоятельность и приготовил завтрак из продуктов, которые парни привезли с собой. Когда закипел чайник, на кухню заглянули Алексей и Христя.
– Чувство времени у вас, господа, присутствует, – светился довольством Виталик, колдуя с заваркой. – Доедим наши городские харчи, чтобы не пропали, и займёмся непосредственным делом.
– Не сгори от переизбытка эмоций, уважаемый, – усмехнулся Христя.
Его поддержал Алексей:
– Места тут небезопасные, так что радоваться рано.
– Но на лучшее надеяться нужно всегда, – парировал Виталик, жестом приглашая друзей к столу. – Я верю в способности нашего Алексея…
– Смогу ли? – театрально вздохнул Алексей, удобнее усаживаясь за столом.
За разговором, перемежаемым шутками и серьёзными предположениями и выводами, они опустошили свои запасы. В целом, настроение царило приподнятое. Перемена обстановки, патриархальность деревеньки, девственность окружающей природы для каждого вносили свою окраску романтического ощущения действительности.
Из двора компанию провожал Буш: хозяин по-прежнему отсутствовал. Кобелёк, выпрыгнув за калитку, благостно вилял хвостом и преданно заглядывал в глаза Алексея, который перед этим отдал ему последний кусочек масленой сардины. Солнце спряталось за белесое облако, подул назойливый ветерок, балуясь верхушками деревьев, и с поля донеслось блеяние козы.
Хотя Виталик рвался к высотке, но Алексей предложил не спешить и пройтись по хутору.
– Правильно, – поддержал его Христя, – осмотрим-ка здешние достопримечательности. Может, что интересное высмотрим…
Ожидания художника сбылись почти сразу – не прошли и сотни шагов, как из-за стены зарослей дикой вишни, у чёрного забора, окаймляющего приземистый сарай с неестественно высокой печной трубой, показалась девичья фигура. Волосы пушились на ветру и казались золотистыми под лучами выглянувшего солнца. Она щурилась, поправляла причёску, и этот жест был настолько женственным, материнским, что у Алексея кольнуло в сердце и показалось, будто он уже видел и это движение, и эту девушку.