– Что ты делаешь?
Вместо ответа она указывает на кусок картона у нее на коленях. На нем большими буквами написано «Голодовка».
Чуть ниже уточнение мелким шрифтом: «До завтрашнего утра».
– Голодовка до завтрашнего утра? А смысл?
Сестрица сверлит меня взглядом и осторожно отдирает один конец клейкой ленты.
– Мама купила шоколадные хлопья из органического сырья и без пальмового масла. Я не смогу от них отказаться. Я их обожаю, – бормочет она уголком рта.
Затем вновь берет мегафон и начинает горланить свои лозунги. Мама в ответ вопит из кухни. В довершение всего в ведьмином чулане не переставая надрывается саундтрек из «Звездных войн».
Я укрываюсь от этого хаоса в своей комнате. К тому же у меня идея. В недрах мусорной корзины, среди двух скомканных листков бумаги, высохшего фломастера и обертки от плитки шоколада ждет своего часа ластик. Он словно манит меня.
В конце концов, что я теряю?
Я вынимаю его из корзины.
Кладу на стол.
Открываю левый ящик стола и достаю лист бумаги, белый, как только что выпавший снег.
Беру карандаш.
Кладу его слева от бумаги, параллельно краю. Справа кладу ластик.
Я закрываю глаза. Мне кажется, что предстоящее действо должно быть похоже на священный ритуал. Я вспоминаю инструкции продавца «Фиеста Маркета».
Наконец я открываю глаза, беру карандаш и, затаив дыхание, аккуратным почерком вывожу: «Дунайский окунь». Я действую медленно. Как будто я в другом измерении, в невесомости, и вопли моей матери, крики сестры и надрывающийся телефон слышны как сквозь вату.
Я беру ластик и чувствую, что он теплый. Если, конечно, это не игра моего воображения. Я лишь слегка провожу им по бумаге, и буквы легко стираются. Волшебный он или нет, но стирает отлично. Тут уж я в любом случае ничего не теряю.
– За стол! – зовет мама.
– Ни за что! Лучше умереть! – отвечает сестра.
Я смотрю на листок перед собой. На нем не осталось ни малейшего следа от написанного. Лишь несколько мягких крупинок, которые я смахиваю рукой. Я выглядываю из комнаты и слышу, что Мисс Всезнайка не сдается и протест продолжается.
– Нет материнской диктатуре! – вопит она и изо всех сил цепляется за спинку кровати, а мать пытается ее оторвать.
Неожиданно странный запах щекочет мне нос. Я принюхиваюсь. Запах доносится с кухни. Появляется черный едкий дым.
– Мам! Рыба горит!