– Да ну вас, – ворчит Зарецкий, – я потом бате такой скандал закатил.
– А помните…
Неторопливо опускаются мягкие летние сумерки. Вечерняя прохлада заставляет нас отправиться в палатки, чтобы утеплиться. Да, это не город с его раскаленным асфальтом. Здесь переход к ночи ощущается сразу. Быстро натянув джинсы, кроссовки и ветровку, выхожу на улицу. Катька с Иркой еще возятся внутри. Слышу недовольное ворчание подруги на какую-то особенную футболку именно к этому вечеру, которую она не может никак найти.
Отмахиваясь от активизировавшихся комаров, бреду, увязая в неглубоком песке, к костру. Пашка уже наготове. Ждет, когда все соберутся, чтобы зажечь, как водится, с одной спички. Парни уже подтащили бревна, на которых можно расположиться вокруг. Присаживаюсь на понравившееся место. Фрэнк приваливается рядом. Рядом со мной плюхается наконец-то собравшаяся Катерина. Подошли все. Кроме, кто бы сомневался, Авиты. Мы вопросительно смотрим на Милу, которая живет с ней в одной палатке. Корсакова недовольно кривит губы и машет рукой, выражая свое полное бессилие перед происходящим.
И вот, свершилось! Полог палатки распахивается и показывается предмет нашего нетерпеливого ожидания. Общий вздох проносится над плесом. Наверное, по мнению Витки – это должен быть вздох восхищения. Но… Не в этот раз.
На Авите вечернее платье. Золотого цвета. На тоненьких бретельках и с высоким разрезом. И она на шпильках. Да-да! Сантиметров пятнадцать, не меньше. В ридикюле, зажатом под мышкой, расположился Насик, любопытно крутящий головой и принюхивающийся. Сначала дива достает телефон и делает селфи на фоне палатки и заходящего солнца. Красиво, не спорю. А потом переводит ожидающий восхищения взор на нас.
Наши вытянувшиеся лица и приоткрытые рты – явно не та реакция, на которую девушка рассчитывала. Обиженно дует губы и бредет к нам. Но дойти не успевает. Скрытый в песке камушек становится непреодолимым препятствием. Нога на шпильке подворачивается, и Витка хлопается на задницу. Мы вскакиваем со своих мест и бросаемся к однокурснице. К счастью, все обошлось и пострадала только девичья гордость.
И Игнасио, похоже получил психологическую травму. Он с громким воем, неожиданным для такого мелкого существа, выдирается из сумки и несется… к Фрэнку. Прижимается к черному боку и затихает. Мой рыжий зверь опускает морду к пострадавшему собрату, обнюхивает его, а потом с мученическим видом ложится, опуская морду на лапы и с упреком глядя на меня: «Вот воспитала меня вежливым, а теперь возись с этой мелочью! А шугануть – совесть не позволяет». Присаживаюсь рядом со своим благородным другом и треплю по рыжим ушам: «Ты у меня самый лучший!» – шепчу тихонько. Пес тяжело вздыхает и кладет голову мне на кроссовки.