Но Шульц был не любой дурак, он был круглый, беспросветный идиот. Такого вервольфа, как он, надо было ещё днём с огнём поискать. Паршивые мозги, паршивая жизнь, даже мех у него был какой-то паршивый, одним словом, ему не очень везло. Фактически, от заурядной псины его сейчас отделяли только размеры, это, кстати, касалось и человеческой сущности.
Хоть у Шульца уже и была лицензия, она лежала в той конуре, где он обретался уже пару месяцев, и хозяину курятника уже намекнули, чтобы он не выходил на улицу ночью, всё равно волк крался по тёмным сырым улицам, лежащим подальше от центра.
Местные привыкли к подобным сделкам, собственно, они и занимали примерно половину всего городского дохода. Нужно было лишь откатить, кому надо, пустить денежную цепочку по кругу, и вот оно, благосостояние. Оборотни делали вид, что они все ещё дикие, неприрученные охотники, а люди притворялись, что ничего не замечают. Очень увлекательная игра, настоящее человеческое развлечение.
Сейчас голова Шульца была буквально забита курицами. Он представлял, как зубами будет рвать их на части и слышать под клыками треск кожи и хруст костей. Как, выпивая кровь, он будет наблюдать за медленно утекающей из пустых глупых глаз жизнью, как будет потом ковыряться в зубах, доставая из них нежное сладкое мясо. А вот если бы он принюхался, то заметил бы, как его провисающую спину сверху сверлят совсем другие, чужие глаза.
По крышам городка медленно разносился табачный дух, сильный и очень настойчивый. Серо-коричневый оттенок перекрывал собой любые запахи, и городскую вонь тоже.
Любой бы мог решить, что горожане, как обычно, выглядывают из открытых окон верхних этажей, чтобы выкурить по самокрутке после дикого вечера. Или кто-то просто сел на черепицу помедитировать о бренности бытия, набив в трубку любимую дешёвую амброзию.
Именно поэтому Шульц и был глуп: мало кто станет затягиваться и расслабляться любимым табачным зельем где-то на уровне печных труб. Разве что особые эстеты, к которым всё равно нужно относиться настороженно. Или… кто-то ещё.
Внезапно на Шульца навалилась вся тяжесть когда-либо им содеянного, сразу, с шумом. От такого неожиданного и неприятного груза он даже завизжал, на что способен не каждый волк. Чья-то сильная рука железной хваткой прижимала его морду к мостовой, больно прищемив ещё не сломанное ухо.