– А что, разве контору не запирали?
– Так за ключом я и бегала. Собралась идти обедать, а ключа нет. Я быстренько сбегала, замкнула – и на обед. Да какая же сволочь его могла утащить?
– Ну вот, только этого еще не хватало. Там одного нет, тут другого, а теперь еще и без связи остались. Да ведь селектор ни за какие деньги не купишь!
Отец закурил и хмуро уставился в пол.
– Ты вот что, сейчас иди домой, – бросил он мне, – а я займусь этим делом. В санаторий, видно, придется идти в другой раз.
* * *
Чтобы попасть домой, надо было пройти по улице поселка, а затем повернуть вниз, на станцию, там пройти через сквер, засаженный тополями и акациями, перейти через мостик, нырнуть под арку, выйти на перрон и перейти через пути.
Но только я вошел в сквер, как кто-то кошкой прыгнул мне на плечи и я, вскрикнув, упал.
– Поднять его! – властно приказал грубоватый голос.
Чьи-то руки подхватили меня, я поднялся, отряхивая рубашку. Оторванная кисточка от шапочки-испанки осталась лежать в пыли. Из кустов вышел рослый мальчишка, властно приказал:
– Обыскать!
Он был в трусах, застиранной матросской тельняшке, и с портупеей через плечо. В правой его руке торчал деревянный наган.
Меня держали двое: один маленький, прыткий и кривоногий, со свалявшимися волосами, а второй с жуликоватыми глазами и отвислой нижней губой. Они вывернули мои карманы. Пересчитав мелочь, губастый быстро сунул ее себе в карман.
Рослый с наганом удовлетворение хмыкнул.
– Кто такой, откуда? – сведя к переносице брови, ломающимся баском спросил он.
– Я тут живу, отец у меня в санатории работает, – залепетал было я, но рослый бесцеремонно перебил:
– Не ври, я всех знаю, кто работает в санатории. Как фамилия?
– Булдыгеров моя фамилия. Отец тут недавно, мы…
Мальчишку будто подменили, он сунул наган в матерчатую кобуру и резко протянул мне руку.
– Тогда будем знакомы: Костыль, то есть Вовка Рогузин. Моя мать тоже в санатории работает, кастеляншей.
И не дав мне опомниться, приказал губастому:
– Кунюша, верни Булдыгерову деньги!
Губастый удивленно захлопал глазами, но послушно полез в карман и подал мне сорок копеек. Вытащил он у меня восемьдесят, но я обиженно промолчал.
– Зачем ему отдавать, это теперь все наши, конфет или папирос купим, – затараторил кривоногий.
Теперь я узнал его: это он приходил за папиросами «Яхта».