У меня перехватило дыхание и сдавило горло.
– Что ты хочешь сказать? – хрипло спросила я. – По какой причине, по-твоему, венчание может отмениться?
– Понимаешь, в этом деле есть много помех, – насмешливо проговорил Лестер, и почти ласково добавил: – И главной их них являюсь, конечно же, я.
– Как ты можешь воспрепятствовать… – начала я, но он не дал мне договорить.
– Есть много способов. Но самым действенным будет тот, когда я сделаю тебя бессмертной насильно. Согласись, в таком случае торжественная церемония при солнечном свете будет невозможна.
– Ты не посмеешь, – задохнулась я от ужаса, представив описанную вампиром картину.
– Милая моя, не будь такой наивной. Тебе прекрасно известно, что предела моей жестокости нет – я все же убиваю людей каждую ночь. А сделать человека вампиром, наоборот, очень даже благое дело. Ты просто слишком молода и не понимаешь от чего ты, собственно, отказываешься. Но тебе повезло, рядом с тобой умный и терпеливый наставник, который поможет избавиться от юношеской глупости. Лет через двести ты еще будешь меня благодарить…
И он меня поцеловал. Я замерла. Это ледяное прикосновение к моим губам очень сильно отличалось от горячих поцелуев Эстоша. Странно, да? Кроме отвращения и брезгливости, он во мне больше никаких эмоций не вызвал.
Лестер почувствовал мою реакцию, и чуть отодвинулся. С придыхом сказал:
– Ты моя, Элиза. Моя. Человек или вампир – не важно…
– Ты с ума сошел, – смогла произнести я.
– Возможно, – легко согласился Лестер. – Но это никоем образом не влияет на то, что ты вскоре станешь вампиром. – Посмотрев на темноту за окном, он с сожалением вздохнул: – Мне пора идти. На сегодня ты свободна от моего столь неприятного общества, но это лишь на этот день. Элиза, я прошу тебя, выкинь из своей хорошей головки все мысли о свадьбе. Ее все равно не будет. Лучше думай, какие пред тобой открываются возможности, когда ты в ближайшем будущем станешь бессмертной и вечно молодой. Вот мысли, которые должны тебя занимать, и никакие другие… А теперь, мадемуазель, прощайте!
Он шутливо поклонился и пошел к двери, ведущей на балкон. Около нее остановился и, полуобернувшись, нарочито серьезно сказал:
– И прошу, не говорите своему милому брату о моем приезде. Пусть думает, что я все еще в Париже. На сей раз мое присутствие здесь его не касается. Это наше личное дело, не так ли, Элиза? Буду надеяться на ваше понимание и участие… Прощайте! – и он вышел на балкон.