Это могло бы быть самым жутким опытом в жизни этого кролика, или он мог бы смириться со своей участью и встретить смерть с благодарностью за столь великолепный пейзаж.
“Ну и денек должно быть у них, одна атака за другой. Но сейчас самый лучший момент для моей, пока еще они находятся в состоянии шока, а адреналин в их крови сходит на нет, являясь скорее противником, тормозящим их адекватные реакции, чем союзником.”
Лис вытащил свою мордочку и с нарочитым достоинством вышел на середину поляны, а затем, как ни в чем не бывало начал обегать её трусцой. У него не было цели никого поймать, это было лишь шоу.
Мистер Лис знал, что он сейчас не в своей лучшей форме, чтобы соревноваться с наловчившимися кроликами в скорости. В очередной раз он полагался больше на хитрость.
Конечно, в охоте им двигал банальный голод, ответственность перед потомством, которое он создал и от которого еще не успел отвязаться.
Но было в этом еще и что-то сакральное – это необъяснимое блаженство, когда что-то такое невинное и чистое становится частью тебя. Делая твою бренную тушку чуточку священнее.
Мистеру Лису было неведомо вдохновение, любовь и другие способы становления частью целого, лучшего.
Ему был ведом лишь один способ стать частью другого – съесть его.
Увидев хищника на холме все кролики, особенно те, что были помельче, сразу же ринулись к норе, туда, куда лису было бесполезно даже соваться.
Выждав минуту-две около кроличьего прикрытия, он сделал вид, что уходит и затаился в лесополосе. Мистер Лис знал, что те немногие взрослые, что остались на поляне и бегают быстрее всех, выполняют роль часовых и прямо сейчас отстукивают лапой монотонный ритм по земле, чтобы малыши в норе (с их сверхчувствительными эхолокаторами) понимали, что враг еще поблизости.
“Это может продолжаться очень долго. У меня есть время передохнуть” – мистер Лис прилег на свои передние лапы и под урчание живота, думал о том, как же он пришел к такой жизни?
Так как на данный момент его жизнь можно было измерить не годами, и даже не десятками лет, время от времени он перекрещивал свою жизнь с другими лисицами, но это всегда было лишь на один сезон. Обычно он это делал от скуки, когда в лес никто не захаживал, и у него были большие проблемы с выполнением своего предназначения.
Конечно, он мог бы двинуться в город, где преобладающее число людей было с озлобленными сердцами или сердцами, которые несли в себе лишь пустыню, хотя тех, кто нес в них дождь, было не меньше.