В тот период, когда я уставала, у меня начинала слегка неметь правая нога, и мне становилось трудно писать от руки. Но в целом, если я делала перерывы на отдых достаточно часто, то всё было в порядке. Так к чему было разрушать то, что есть сейчас, валяясь в постели и изводя себя тревогой о времени, которое ещё не наступило?
Сначала я вообще подозревала, что у меня болезнь Лу Герига[7]. Будь это действительно так, меня не стало бы в течение следующих пяти лет, так что большой удачей был уже один тот факт, что это оказалась не она. Кроме того, хотя лекарства от болезни Паркинсона действительно пока не существует, наука не стоит на месте, исследования продолжаются. Лекарство от моего заболевания могло быть ещё разработано в будущем. В конце концов хотя 80 % секреторных клеток дофамина в моём мозгу погибло, 20 % этих клеток у меня всё-таки оставалось. А это означало, что если я постараюсь, то сумею замедлить своё заболевание.
Поэтому я встала с постели и начала снова ходить в клинику. Вернулась к своим ежедневным обязанностям по лечению пациентов, чтению лекций, выполнению домашней работы и уходу за детьми. Затем произошло нечто удивительное. Как правило, эффект от лечения болезни Паркинсона препаратами-агонистами дофаминовых рецепторов сохраняется в течение трёх лет, но я продержалась на них все двенадцать – до 2013 года. За эти двенадцать лет я написала пять книг, продолжила лечить пациентов и читать лекции. К счастью, моя деменция пока что не проявилась, а депрессия протекает в лёгкой форме.
Что было бы, останься я тогда в постели, чтобы жаловаться на свою болезнь и весь мир? Я вижу себя, лежащую неподвижно, не в силах пошевелиться; страдающую от деменции и всё глубже погружающуюся в болото депрессии. Проведи я эти годы таким образом, никогда не стала бы той, кто я есть сейчас, а только изо дня в день влачила бы жалкое, бессмысленное существование.
Иногда на нас вдруг сваливаются неожиданные беды. Избежать их невозможно. Но вот то, что будет с нами дальше, целиком зависит от нашего отношения к произошедшему. Эти 12 лет я могла провести совсем по-другому – и в зависимости от моего выбора их итог был бы совсем иным. Это правда жизни, которую я осознала после того, как в феврале 2001 года у меня диагностировали болезнь Паркинсона.