Толпа неистовствует: сжечь колдунью!
Пылающее факелы в нее швыряет.
И слезы брызнули из воспаленных глаз.
Спасенья нет! Она огнем объята…
И не спастись от одержимой, адской ей любви.
Их встреча для обоих фатальной стала еще в далекие те дни.
Много веков назад.
Боль… Боль навечно их сковала.
Глава 6.
Непереносимость кошачьей шерсти
Внизу послышалась веселая суета. Шаги, шуршание пакетов, кокетливое хихиканье Ритки разбудили Лару, задремавшую прямо за письменным столом. Голова на раскрытом томике Ахматовой, ноги поджаты под себя. Очнулась вся в холодном поту, в полной прострации. Где она? Что с ней?
Крэйзи во все свои хищные ультрамариновые глазищи взирает на хозяйку с подоконника. В свете напольной лампы, что спросонок похож на кровавое марево, ее взгляд мерцает зловещей тайной. Никак и сама побывала в том дьявольском сновидении и видела все то же, что и хозяйка!
Ноги жутко затекли. Лара наконец-то догадалась их опустить.
Черт! Начались эти противные судороги…
Лара потерла глаза, машинально отхлебнула давно остывшего чаю. Переживания, только что терзавшие ее во сне, контрабандой проникли в явь: щемящая тоска, предчувствие катастрофы.
Ужасающая неизбежность роковой ошибки Судьбы.
…Летели брызги красного вина, металось оранжевое пламя, лились слезы…
Стремясь развеять последки кошмара, Лара резко тряхнула головой. Закурила.
Круглые часы, глухо тикающие над кроватью, показывали без четверти три.
– Вот что я тебе скажу, Маргарита: такой красавицей быть преступление! И зовешься, как цветок, и танцуешь лучше всех. Гибкая, как змейка… О, покажи-ка это еще разок! Вау-у-у!
Едва расслышав эти фразы, Лара поперхнулась табачным дымом. Не может быть! Это же… Его голос!
Его, его голос!!!
Пленительный. До безумия чувственный. Такой, что, услышав однажды, не спутаешь уже ни с одним другим.
– О боже, Кайран, так ты совсем меня закружишь! А-а-а… – счастливые Риткины повизгивания тонули в модной песенке, вибрирующей из динамиков магнитофона:
Bailando, bailando
Amigos adiós, adiós, el silencio loco…
Они танцевали посреди гостиной. Вернее, это были откровенные обжимания, вперемешку с акробатикой, такой же бешеной, как ритм мелодии. Поддатая, разгоряченная Ритка извивалась перед гостем как умела: то прогибалась в глубокий мостик, то приседала, едва ли не в полный шпагат.