Я люблю смотреть на звёзды. От папы я узнал, земля ― шар. Узнал, что мы вращаемся вокруг солнца, а не солнце вокруг нас. В бинокль звёзды ненамного больше. Одни звёзды с красноватым отблеском, другие – с синим, третьи – белые. Папа рассказывает мне про Гагарина, показывает фотографию белой ракеты.
Вечером папа везёт на санках коробку. Я иду рядом с санками, и мне хочется лечь на коробку и ехать так. Я запрыгиваю. Дорога удаляется, и снег блестит. Меня поменяли. Я теперь совсем другой, а прошлого меня нет. Волнуюсь, не знаю, как объяснить замену другим. Представляю себе как подбегу под кухонную лампу, когда папа будет пить чай и скажу, что меня поменяли.
Бабушкин голос. Вместо шестнадцать говорит шешнадцать, и никто не поправляет. По дороге к бабушке несколько раз пробую зайти в лужу, не потревожить отражения. Ничего не выходит, кто-то из взрослых меня постоянно останавливает. От этих попыток мои брюки грязные. Бабушка спрашивает, почему я так извозился. Вспоминаю слово. Отвечаю, что это такая тенденция. Все смеются. Понимаю, что ответил неверно. У бабушки все садятся пить чай. Я рисую в большой комнате на листах. Рисую ракету. Рисую Гагарина. Рисую войну. Рисую Чечню. Рисую карту и обозначаю на карте горячие точки. Рисую танки и взрывы. Пишу слова, но слов у меня не получается, а выходят только одни зигзаги. Кто-то спрашивает меня, кем я буду, когда вырасту. Художником. Взрослые улыбаются.
Завод за окном производит ракеты. Я представляю эти ракеты. Никто мне не показывал ракеты, я видел только картинки и фотографии. Ракеты на них зелёные и небольшие. У Гагарина была белая и высокая ракета.
Не разрешается самому включать и выключать телевизор. Смотрю со всеми. Ленин. Показывают памятник, к нему подъезжает кран, хватает верёвкой за шею и Ленин падает на площадь, протянутой рукой вниз. Люди собирают осколки его головы. Я спрашиваю взрослых, почему убрали памятник. Брат отвечает, что это такая тенденция. Потом папа отвечает, поставят новый памятник. Другому человеку, поэту. Пойдём на открытие. Показывают, трое мужчин скручивают звезду с острой крыши, кидают вниз.
Мы ходим туда каждую неделю, вечером. В бане почти никого не остаётся. Дорога от нашего дома до бани лежит через двор серого здания. Окон и людей в здании нет. Во двор ведёт железная дорога. Звучит колокол каждые пятнадцать минут. Папа говорит, что это куранты, как в Москве. Я спрашиваю у папы, попаду ли я в Москву. Какие твои годы. Я понимаю, что в Москву мы не поедем. Товарный поезд. Я спрашиваю, куда он идёт. Папа отвечает, что поезд идёт в Россию, в Самару. Я никогда не ездил на поездах. Я предлагаю папе сесть на поезд и поехать в Россию. Он отказывается, мы идём в баню. Пьём чай в раздевалке. Комната, в которой одна стена сделана из непрозрачного зелёного стекла. На столе стоит электрический самовар, красный заварной чайник и пакет с ирисками. На фантике нарисован ключ. Бабушка разворачивает целлофановый пакет, и он становится похож на вазу. Мне хочется немедленно научиться делать так же. Я пытаюсь, но у меня не получается. Из стены вылезает женская рука и даёт мне замороженную сигарету. Конфеты разбрасываются по столу, некоторые падают на пол. Папа говорит мне, чтобы я пил чай спокойно и не трогал пакет. Я пью чай спокойно и пакет не трогаю.