Стало ясно, что месть мальчишки нашла таки свою цель. Голову мне он не открутил, но существенно покалечил. Говорили, что моей маме при виде этой сцены стало плохо.
С тех пор мне всегда становилось дурно при виде кровоточащей раны. Как потом стало очевидно, я не тот зритель, который делает кассу кровавым боевикам и фильмам ужасов. Вот так приобретается условный рефлекс на внешние раздражители.
Потом была жуткая суматоха с переносом меня в квартиру, беглым осмотром присутствующего и не очень трезвого медицинского персонала (моя мама работала медицинской сестрой со всеми вытекающими последствиями), вызовом скорой помощи, операция по восстановлению разнесенной в клочья переносицы по счастью дежурившим опытнейшим доктором-хирургом в больнице.
По счастливому стечению обстоятельств, мои глаза остались целы. Абсолютно не задеты, что было огромным везением, учитывая место нанесенной мне травмы. Мой и без того широкий нос картошкой, теперь станет неприлично огромным и составит гигантский комплекс моей последующей жизни, в которой я и так уже определила себе место первой с конца красавицы без каких-либо надежд на внимание противоположного пола или на удачную работу фотографа.
В ближайший месяц мне предстояло ощутить на себе всю тяжесть жестоких детских насмешек из-за крестообразного огромного пластыря на моем лице. До сих пор помню, как меня называли в школе: «фашисткой». В те годы Советской власти это было невыносимое оскорбление. Настолько невыносимое, что я просила маму не водить меня в школу.
Но мои просьбы были отклонены. В школу я ходила. Насмешки я терпела. И навсегда зарубила на своем теперь уже до невозможности уродливом носу: прежде чем совершить поступок, надо подумать о возможных последствиях. Этому меня научила жизнь. Ровно на второй день первого класса. Ровно на второй день взрослой жизни. Быстро и жестко.
Такой вот судья, жизнь.
Что было потом? Когда суматоха со скорой, операцией и возвращением домой улеглась, вокруг меня и мамы суетились какие-то соседки-сплетницы, возможно, сочувствующие свидетели или просто зеваки.
Очень хорошо помню своего отца, который собрался и побежал к родителям того мальчишки.
Я помню, как мама отговаривала папу ходить к ним в дом. Не помню, почему отговаривала. Я слушала их разговор и отчаянно хотела, чтобы этому мальчишке все-таки влетело по первое число. Это невероятно жестоко: бросить человеку камень в лицо.