Огонь получился сильным и настолько ярким, что был даже не оранжевым, а почти белым. Человек присел у огня прямо на землю, расшнуровал большой походный рюкзак и вынул из него толстую пачку писем, крест-накрест заклеенную скотчем. Письма отправились в огонь, за ними последовала пухлая тетрадка в твердой обложке.
Вещь за вещью выуживал человек из рюкзака и отправлял в огонь.
Любимый фонарик, свернутые в трубку детские рисунки, потрепанные видеокассеты без коробок, залоснившиеся игрушки без лап, хвостов и ушей, парочка фотоальбомов, перочинный нож, тонкая книжка в зеленой обложке с плохо нарисованными ладонями, курительная трубка, кисет с табаком, кошелек, паспорт, катушка синей изоленты, дырявая футболка с лицом в очках за колючей проволокой, мобильный телефон с зарядным устройством, коробка с давно слипшимися насмерть леденцами и много чего еще.
Когда вещи кончились, человек отправил в огонь пустой рюкзак, а за ним – привезенную отдельно гитару. Костер стал выше и громче – и уже не просто трещал, а гудел, выбрасывая вверх острые лапы искр.
Человек снял обувь и тоже скормил костру. А после встал и просто вошел в огонь, загоревшись сразу весело и ярко, став прозрачным и невесомым – и горел, как змеиная шкурка, сворачиваясь и постепенно исчезая.
Когда же его не стало совсем, из костра воздушным шагом вышел кто-то другой и пошел из лесу прочь.
А может быть, нам показалось.
Так странно и пронзительно
Сегодня ночь устроена —
И будто бы не жил еще,
И будто бы уже.
С ума сошел, и, видимо,
Назад теперь всю ночь идти,
Босыми топать пятками
По мокрому песку.
Болеть потом решительно,
Выкашливая легкие,
Лежать под одеялами
И в потолок смотреть.
И ставить под сомнение
Возможность возвращения —
Ведь если дом покинул ты,
Назад уже никак.
Пусть даже все знакомое,
Родное и привычное,
Но ты теперь – не ты теперь,
А просто друг семьи.
Так странно и волнующе
Внутри меня устроено —
И будто бы не я совсем,
А будто бы и я.
И вся моя история
Всплыла и томно крутится —
Как спелая черничина
В топленом молоке.
The End
Май 2015 года