–
Вот картошечка, сальце, грибочки, лучок. Кушай, дитятко. Вот, и рюмочку, на, выпей за возвращение…
Разрыв темного покрывала, забор, канава; попытка встать, чтобы дойти (до…мой) взгляд, раскачивая стены, пол и потолок, пытается остановиться на лице…
…Какой-то женщины. Мы ползаем по грязному (полу…голые), пытаясь вероятно заняться сексом.
Затем я вижу, что душу ее…
Затем я вижу, что плачу и говорю ей, что люблю ее…
Ее?! Или это другое, опухшее от пьянства лицо?
Дверь нараспашку! Бах!
–
Опять пьяный явился, ирод?! – мелькающая бабка Дарья, визжащая мне в лицо. – Сколько пить можно? Когда остановишься?! Уже третий месяц, как из тюрьмы вышел, и все не просыхаешь!
Потом спокойнее:
–
Бросил бы ты это, внучек. Занялся бы чем-нибудь. Другая жизнь бы у тебя началась. Губишь себя только. – И следом, так раздражающие меня всхлипывания.
–
Баб Даш, затыкынисяаа…Опять за свое! Хватит реветь! – Я резко, с деловым видом, пытаюсь сесть, но промахиваюсь мимо лавки и грохаюсь на пол.
–
Меня обидели! – решаю вдруг. Трясу головой, сидя на полу, но в упор не помню кто, и за что. – Нет, обидели! – кричу я, потому что мне нравится кричать и бравировать сейчас.
–
Таак, ну-ка!.. Я их сейчас всех сделаю! – Хватаю со стола нож и выскакиваю из дома.
Картинки.
–
Стоять!
–
Чегоо?! Ты чего это разбушевался?
Даже не вижу говорящего.
–
Стоять, я сказал! – внутри понимаю, что не знаю, зачем я говорю это.
–
А чего надо-то? Ух, ты! – Отскок в сторону. – У тебя еще и нож имеется? Видел, а?
–
Я его знаю. Это тот, который восемь лет отсидел за убийство в пьяном угаре.
–
Ах, вот как! Не угомонишься всё?
Мало того, что я ничего не вижу: все мелькает перед глазами, так еще и не успеваю ничего ответить.
«Иди-ка сюда…Вот тааак», – вкрадчивый голос больно кольнул в боку. Мелькание прекратилось.
***
–
Баба Дарья, иди! Твоего нашли недалеко отсюда!
–
Да черт с ним, проспится и сам придет!
–
Теперь уж не придет, бабушка. Нашли его с собственным ножиком под ребрами. Мертвее мертвого. Отпил своё.
Стремительный, несмотря на возраст бег к месту, чувство горечи, сплетенное в душе с безмерным облегчением, оттого, что все закончилось. Долгий взгляд на тело, с нелепо торчащим из него ножом, и липкую, бурую лужицу на земле…бурую, липкую, лужицу…
Глава 2.
Холодный пот выдавил остатки сна сквозь поры тела и, подобно всем эфирам нашего мира, стремительно испарился, оставив Человека наедине с его местом пробуждения.