Она просто хотела устроить личную жизнь, просто быть счастливой женщиной, как и все. И папу для Ванечки найти хотела. Кто осудит? Признайтесь, кто без греха? Да и что сейчас можно назвать грехом? Уж если о сексе… Кругом одни грешники. Она то, Кира, знала, что просто хотела обыкновенного бабского счастья и старалась сделать для этого всё.
А времени на раздумья у неё теперь много. Очень много. Вся оставшаяся жизнь. Она понимала, что по совокупности преступлений, они получат пожизненно. И она не переживала из-за этого. Во всяком случае, ей уже не нужно будет делать то, что она делала. Она не хотела. Сама бы никогда. Но он, тот самый он… Он занимался этим, видимо, давно.
– Если бы знала, кто он. Если бы знала, – вздыхала она, глотая горькие слёзы, что текли и тут же застывали на её безжизненном лице.
Худая от природы, именно худая, а не стройная, сейчас она казалась просто скелетом. Худая и бледная она была всегда, даже в лучшие годы юности. А здесь, особенно в последние дни, практически без сна и отдыха, изводя себя слезами и переживаниями, она превратилась во что-то напоминающее скорее привидение, чем молодую женщину около тридцати, которой она по паспорту была.
Запах плесени обволакивал и ласкал её всю. В горле першило. Нечем дышать. На плач не осталось сил, её ломало. Тело сотрясалось в судорогах, но не от холода, простуды или слёз. Природа её нынешнего состояния крылась в другом. И никто не мог ей помочь в этом. Никто и ничто. А то, что могло бы вылечить её, придать жизненных сил и вернуть румянец… Она понимала. Невозможно.
Кира обхватила себя руками, пытаясь хоть на мгновение унять эту неумолимую судорогу, но тщетно. Тело не слушалось её, оно просило своё. Голова не соображала ничего, а приступы тяжкой мигрени добивали её окончательно. Она хватала себя то тут, то там, пытаясь неловкими движениями костлявых длинных пальцев остановить эту судорогу, но та и не собиралась не сдаваться.
– Да. Жесть. Мне бы сейчас тоже укольчик не помешал, – снова вспомнила она про сына, обхватив голову руками и готовая от боли закричать. – А ему сейчас хорошо. Наверное, очень хорошо, – вздохнула она, но мысли её прервал резкий грохот ключей, и звук со скрипом открывающейся тяжеленной металлической двери.
– На допрос, – резко оборвал её бездействие надзиратель. Кира молча встала, с трудом подошла к двери, протянула дрожащие руки. Ледяные наручники прочно и привычно обхватили их. – На выход, – процедил он. – И побыстрее.