– Почему сейчас решилась?
– Хочется отдохнуть. И тут я… Как будто мама рядом. Да и с тобой мне спокойнее. Хочу создать новые воспоминания об этом месте, – она хлопнула по бедрам, провела руками до талии, уперла руки в боки и, поджав губы, невесело оглянулась. – А теперь, я в душ и спать. Чувствуй себя как дома.
– Хорошо.
За годы нашей дружбы Асли ни разу не раскрывала душу настолько. Редко говорила о своих чувствах, еще реже о матери. Я знала, как сильно Асли ее любила, поэтому то, что она позволила мне прикоснуться к этой части своей жизни, растрогало до жжения сердца.
В доме пахло затхлым и пыльным отсутствием человека. Так пахнет бабушкин дом. После ее смерти мы заезжаем туда несколько раз в год, чтобы навести порядок. Мама никак не может решиться продать его, поэтому мы стараемся продлить ему жизнь, как когда-то самой бабушке, снабжая его медикаментами – бытовой химией – и ухаживая, как за больным в стерильной больничной палате. В груди неприятно кольнуло. Всякий раз в бабушкином доме мне становилось не по себе, накатывали старые и бессовестно счастливые воспоминания, а вместе с ними и слезы.
Я понимала Асли, знала, как она себя чувствует. Ровно так же знала, что могу ей помочь только тем, что оживлю этот дом, подарю ему новое начало. Хотела закупить ароматических свечей, пару новых пледов, уютных пижам, но за окном уже была непроглядная ночь. Большие панорамные окна гостиной выходили в сторону безлюдной пустоши, за которой шумел тишиной маленький городок. На облачном небе не виднелось ни единой звездочки, зато город сверкал так, будто то был канун Рождества.
Едва ли получилось бы передать словами, но Гриндельвальд отличался от Лондона своей размеренностью, от Фишгарда – головокружительной озоновой свежестью. Мне был по душе этот город, я влюбилась в него бесповоротно с того самого момента, когда только вышла из вагона.