– Так вы художник! Что же вы мне сразу об этом не сказали?
– Вы и не спрашивали. Драться начали. Я даже сначала не понял, что произошло. Ты-то мне тоже про своё карате не сказала.
– Вот мы уже и на «ты». Не сердись на меня, Коля, я больше так не буду.
Она резко поднялась и, подойдя к нему, протянула руку, пожав которую он ощутил в ней силу и твёрдость.
– Давай покурим, – внезапно предложила Света, взяв со столика пачку сигарет «Мальборо», и протянула её Светову.
Тот сначала решил достать из кармана свою «Приму», однако передумал и взял предложенную сигарету. Они закурили, но поговорить не успели, появился Алексей, катя перед собой небольшой столик, уставленный бутылками и закусками.
– Надо же, какой сервис. Не ожидал от тебя таких талантов! – удивлённо воскликнул Николай. – Где ты только этому научился?
– Как где! – весело завопила Светка. – Ты что, не знаешь? Он же официантом три года – в самом «Национале» – работал. Там ещё и не тому научат!
– Заткнись, дура! – Лицо Алексея сделалось жёстким и злым. – Кто тебя за язык тянет! – Но тут же смутился и каким-то испуганным взглядом посмотрел на своего гостя.
Весь вид его друга выражал и удивление, и в то же время сомнение. «Может, она шутит. Девочка явно неуправляемая. Придумала, наверное». – Николай глубоко затянулся и, выпустив голубую струю дыма, старательно погасил окурок в массивной пепельнице.
– Алёша, будь повежливее хотя бы при своём друге, – с обидой в голосе проговорила Света. – Что я такого сказала? Всё настроение испортил.
На несколько секунд воцарилось тягостное молчание, и только было слышно, как настенные часы с маятником отстукивали время. Наконец Алексей прервал молчание:
– Ладно, проехали, а ты, Света, не обижайся – знаешь же, что я не люблю этих разговоров. Мало ли у кого что было. В жизни не всегда случается так, как мы хотим. Бывает, что и через силу приходится что-то делать ради будущего…
Через некоторое время, разгорячённые спиртными напитками, друзья, сидя рядом в обнимку, мирно беседовали. Правда, в основном говорил Алексей, словно пытаясь в чём-то оправдаться перед своим другом, словно он в жизни совершил такое, что и сам давно не рад этому, и, исповедовавшись, получит чудодейственное лекарство, которое избавит его от этой тягостной болезни.
– Слушай, Колян, – пьяно растягивая слова, говорил Алексей, – можешь презирать меня – это твоё дело, но я не забыл те годы – никогда! И нашу с тобой клятву: «служить только искусству»… и наши те мечты… Боже, какие же мы тогда были молодые и наивные! А старика Азимова, Царствие ему Небесное, я до сих пор вспоминаю с каким-то внутренним восторгом. Какой удивительный мужик был. Таким надо при жизни памятники ставить. Помнишь, наши все в мастерской болтают и что-то там на холстах чирикают, а он на нас так печально посмотрит и скажет тихо: «Эх, ребятки», и всё, будто дальнейшую судьбу каждого из нас предвидел. После этого все притихнут и в свои мольберты уткнутся… Но ты пойми, не могут люди рождаться одинаковыми. Не могут! – Он схватил столовый нож и воткнул его в яблоко. Острое лезвие легко пробило его верхнюю оболочку и увязло в нежной мякоти. Из образовавшейся раны выступила янтарная капля сока, и Николаю почудилось, будто это капля крови медленно заскользила вниз и, коснувшись белой поверхности стола, превратилась в золотистую лужицу. Его даже передёрнуло от отвращения. Он молча вынул нож, а раненое яблоко отложил на другой край стола и, вытерев салфеткой золотистую лужицу, без всяких осторожностей спросил: