… И Мишель увидел Станкевича.
С первых же произнесенным им слов он внутренне вздрогнул, он узнал в нем близкую душу, и понял, что встреча эта – знамение неба. "Птичий язык", на которым изъясняются любомудры всего мира, возвестил это обоим. Впервые разговаривал Мишель с человеком, для которого нравственные искания были делом жизни. И они были ровесниками, всего полгода разницы, Мишель с четырнадцатого, Николай с тринадцатого года!
Невозможно! В то самое время, когда Мишель расстреливал свой дар мышления из артиллерийских орудий, блуждал в фантастических построениях, Станкевич успел окончить университет, прочитать бездну книг, продумать монбланы мыслей и стать тем, за кем, как сразу ощутил Мишель, необходимо было следовать, чего бы то ни стоило!
Мишель почувствовал, что для него наконец-то наступает новая жизнь.
– Я не опоздал! Я надеялся, нет, я был уверен, что философия может способствовать моему усовершенствованию. Надежда – основание очень зыбкое, но я приложу все силы. Скажи, Николай, ведь философия не чуждается фактов?
– Что есть факты? Действительность далека от обыденности, и "факты" в понимании конечного разума…
– Э, нет! Даже Гердер, который писал не "Историю", но "Идею философской истории человечества", должен прибегать к фактам, как к форме мысли, необходимой для самопознания абсолютного "Я".
Среди книг Станкевича были сочинения Канта и Шеллинга.
– Вот, почитай на первый раз. Не спеши, продвигайся потихоньку.
Вооружившись словарем, Мишель погрузился в чтение. Он знал немецкий не хуже французского, но терминология… уф! Сложно, невыносимо трудно.
– Я пробьюсь к пониманию, я догоню тебя, – хмурился Мишель, напрягая силу мышления. – Что есть их действительность? Тебе ясно?
– Отчасти, – улыбался Николай, уводя начинающего адепта в сторону от сложных понятий, чтобы тот сгоряча не сломал себе шею. – Мы чудно созданы. Действительность беспрестанно дает нам знать, что она – действительность, а мы все ждем чуда.
– Я всегда жду чуда, – весело рассмеялся Мишель, обращая все в шутку. – Каждый раз, когда я возвращаюсь откуда-то домой, я жду у себя чего-нибудь необыкновенного.
Станкевич удивленно помолчал.
– В самом деле? А я стыдился этого. Мы похожи с тобой.
– Ты поможешь мне на первых порах?
– Охотно. Я рад, что ты выбрал одни занятия со мною. Мы будем переписываться очень серьезно насчет них. Но твоя служба… Возможно ли сочетать одно с другим?