– В Лондоне у меня цветут жимолости…
Не отрываясь от делового раздела «Таймс», папа поправляет ее:
– Правильно говорить: «цветет жимолость».
И тогда мама хихикает и, может быть, нажимает комбинацию клавиш Ctrl+L, чтобы на расстоянии в три континента запереть горничную в ванной комнате, потому что ей кажется, будто кафель отмыт не до блеска. Для нее это просто забавное развлечение. Воздействие на окружающий мир без физического присутствия. Заочное потребление. Так ваш собственный песенный хит прошлых лет, записанный несколько десятилетий назад, до сих пор еще крутится в голове какого-нибудь бедолаги-рабочего на потогонной китайской фабрике, с которым вы никогда в жизни не встретитесь. Тоже своего рода власть, но совершенно бессмысленная и бессильная.
На экране компьютера горничная ставит вазу со свежесрезанными пионами на подоконник в гостиной нашего дома в Дубае, а мама шпионит за ней через спутник по беспроводной связи, нажимает на клавиши, выставляет на кондиционере предельно низкую температуру, вымораживает весь дом, создает в комнате холод, как в морозилке, как на горнолыжном курорте, тратит целое состояние на электричество и фреон, чтобы этот несчастный, уже обреченный букетик за десять долларов простоял в вазе хотя бы на день дольше.
Вот что значит быть мертвой. Да, я знаю слово «заочный». Мне всего лишь тринадцать лет, но я не тупая, и, будучи мертвой – о, боги, – я хорошо понимать саму суть заочности.
Быть мертвой – значит путешествовать налегке.
Быть мертвой – значит быть безостановочно мертвой, круглосуточно, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году… всегда.
Что ты чувствуешь, когда из тебя выкачивают всю кровь? Вам лучше не знать. Наверное, зря я сказала о том, что я мертвая, потому что теперь вы, конечно, считаете себя круче. Даже толстые, но живые, считают себя круче мертвых. И все-таки вот оно, мое страшное признание. Я скажу прямо и начистоту. Ничего не скрывая. Я мертвая. Но не будьте ко мне слишком строги.
Да, мы все кажемся друг другу немного странными и загадочными, но никто не представляется таким чужеродным, как мертвый. Мы можем простить незнакомой девице тягу к католицизму или однополой любви, но только не признание в собственной смерти. Мы ненавидим людей, потакающих своим слабостям и пристрастиям. Смерть – величайшая слабость, хуже алкоголизма и героиновой зависимости. В мире, где тебя называют лентяйкой, если ты не бреешь ноги, быть мертвой считается непростительным изъяном.