И вдруг где-то внутри Него тот, кто привык править и принимать решения, замечать мельчайшие детали и выносить справедливые приговоры, кто был Императором по рождению, неожиданно вопросил слабого, ослепшего от горя Мужчину:
«Но почему?»
Император замер.
«Почему и она, и её охрана желали тебе смерти?»
Но для Мужчины сейчас этот вопрос считался лишним. Гораздо важнее было другое, требующее ответа и мщения. Крови всех, кто хоть мыслью был замешан в Её смерти.
– Кто это сделал? – не оборачиваясь, спросил Он.
Император знал, что двое из троих стражников находились здесь, в этих покоях – и тогда, когда убивали Его жену, и сейчас. Они должны были защищать её ценой своей жизни, и почему-то не смогли.
Двое из троих… Но?..
– Мой Император… – раздался за спиной напряжённый голос.
– Кто?!
…откуда взялся третий?!
Его сердце учащённо забилось и…
– Это сделали Вы…
…взорвалось нестерпимой болью, оставляя внутри гулкую пустоту…
– Повелитель!
Император вздрогнул. Воспоминания отступили, открыв взору зелёное безбрежье леса, террасами спускающегося к сверкающей под утренним солнцем широкой ленте реки и убегающего дальше до самого горизонта. Правитель Империи людей, замерев, стоял у входа в шатёр и смотрел вдаль. Где-то здесь среди буйной зелени и настоянном на смешении ветра и звуков покое прятался его враг. Последний из врагов. Остальные никогда больше не осквернят своим дыханием землю. Он всё сделал для этого.
Император обернулся к стоящему за спиной Корадусу.
– Повелитель, кровь, – качнув головой, старый целитель указал вниз, и мужчина опустил глаза. Его руки сжимали меч. Точнее одна рука сдавила привычный ладони эфес, а другая с неменьшим упорством стискивала острый клинок, и по матово поблёскивающему лезвию к ногам человека стекала кровь. Император медленно поднял изувеченную ладонь к глазам, вздохнул и, не глядя, вытянул руку в сторону.
Сухие горячие пальцы Корадуса немедленно коснулись его кисти. На рану пролилась прохлада, от которой сперва словно сотня иголок впилась в кожу, а потом её окутало убаюкивающее боль тепло.
Лысая морщинистая голова монаха Иремийской обители почтительно склонилась. Император снова взглянул на руку и усмехнулся:
– Ещё один…
Всё верно. Его ладонь пересекал ещё один шрам, совсем свежий среди десятка таких же прямых, но уже застарелых, едва видимых росчерков. Наверное, этот станет последним. Последней зарубкой. Памятью о его сдохшем счастье.