Резко остановившись, он негромко окликнул:
– Настена!
Сестра мгновенно возникла рядом, озабоченно вгляделась в его лицо:
– Чего?
– Как же в лесу?.. Без ножа даже…
Она улыбнулась. Егоше всегда нравилось, как улыбается сестра. Вроде не уродилась красавицей, а едва загоралась улыбкой – и казалось, нет больше ни у кого на свете такой светлой радости.
– Погляди. – Настена подбросила на плечах небольшой кожаный мешок и, заметив его недоумевающий взгляд, пояснила: – Я все взяла. Мяса сушеного немного, кокурки сдобные – мать для тебя постаралась, топорик, который отец дал, нож твой…
Отец? Мать? Стало быть, они знали о Настениной задумке, не отреклись от сына-убийцы?
– Знали, – опять улыбнулась Настена. – Они-то меня к тебе и отправили. Сказали, я, мол, маленькая, неприметная – везде проскочу. Велели проводить тебя в Чоловки, к дядьке Негораду, и проследить, чтоб приняли тебя там по-людски. А потом наказали вернуться и им все рассказать.
– А ты как же? – едва вымолвил Егоша.
– А что я? Мать поутру скажет, будто еще с вечера отправила меня к своим родичам, подальше от братиного позора. Так-то…
Приободряя брата, она нежно повела по его щеке маленькой ладошкой и, резко повернувшись, зашагала в лесную темноту. Остолбенело глядя ей в спину, Егоша не мог прийти в себя. Вот так птичка-невеличка! И добрей, и умней его оказалась махонькая сестрица – верно, в мать… Теплая, мягкая радость окатила душу болотника. Нет, не придется ему, чуждаясь людей, мыкаться безродным сиротой! Будет жить у дальней родни, изредка видеть Настену, подавать весточки родителям…
Вина и обида перестали мять сердце, улетели черными воронами. Знать, простили его пресветлые боги, углядели-таки, что не виновен он в Оноховой гибели.
Вздохнув поглубже, Егоша отер лицо ладонями, будто смывая с него неуверенность и страх, и побежал догонять Настену. Не один он теперь был… Не один…
Первак сидел на вывороченном пне, ковырял носком сапога замерзшую землю и ругал проклятую ведьму. И где ее нежити носят?! Как баб брюхатых от плода избавлять иль какую напасть на добрых людей возводить, так она тут как тут, а когда к ней с правым делом человек пришел, так пропала невесть куда!
Перваку казалось, что ведьма где-то совсем близко и глядит на него, поэтому он не отваживался ругать ее вслух, а лишь, выражая недовольство, изредка сплевывал да яростно втирал плевок в снег.