Быть может, только от того, что мир, творящийся подобной силой, теперь наступал на ее границы. На то пространство, кем была Лилия. На то место, что принадлежало всецело ей, было её вотчиной. Которую теперь грабил, разоряя монолит мира в бесконечных процессах разложения.
Там не было больше идеи Лилии, определяющей пространство её тела, её жизни. Один снедаемый прах. Акт захвата. Это было ужасным? Акт, которому невозможно сопротивляться? Который единственный и попирает свободу. Который реализует сам собою образ один лишь ведомый только ему: образ вечного изменения, образе вечного метаморфоза.
Не оставляя, никакого пространства для сотворения. Вот, наверное, где находится корень ужаса бытия.
Это подсказал мне ее синий комбинезон и почерневшие пальцы.
Значит, если тело было в порядке, психика тоже, чувства работали нормально, то Аккрециозия пришла как-то иначе и являла собой нечто другое.
Так вновь мне подумалось о Людях-заводи. Почему у них не было культов? Они глухи к идеям? В них нет субъекта образ, которого проступает сквозь метаморфоз мира наружу? Или наоборот, они уже всегда по ту сторону – в омуте. Так пространство плоти для них безразлично. Или быть может они часть идеи изменчивого мира и повинуясь его току, подобно тому, как материя берет верх над ее безжизненным телом. Они своим существованием суть такой же метаморфоз, суть такая же энтропия. И смысла в субъектности, в идеи Лилии, для них попросту нет.
Мертвые-люди. Люди потока, получатся. Ведь в них нет, той генеральной линии способной продуцировать красоту. Способной в движении материи выразить форму. Высветить содержание.
В ней она была. Эта граница. В цвете её глаз, в движения, в легком смехе, в легком дыхании, которым можно было описать всю ее жизнь.
Теперь ее нет. В этом отсутствии, при наличии холодной плоти, на поверхности события Лилиной смерти проступала телеологическая граница моего присутствия в бытии, в жизни.
И если это существует, это, по-видимому, для чего-нибудь нужно. И я стоял здесь в свете окошка в массивной двери как неудачная фигура. Заклинание, что не подходит ни к одним воротам. Вещь, через перед преградой, которая не может достичь до своего места и раствориться.
Одна телеологическая граница, как-то что удерживало форму в смирении и подчинении, в единстве. Под эгидой Аккрециозии единственно и могла выразить красоту – перенести образ в хаотичный мир явлений. Удержав его в границе смерти.