* * *
Ранения оказались серьезнее, чем можно было предположить. Раздраженно отослав суетящихся вокруг слуг, я, сквозь слёзы, выступившие на глазах из-за невыносимой головной боли, посмотрела на бледного, как полотно, эскулапа.
– Что скажете, Тамаш? Жить, надеюсь, буду? – Морщась от болезненных ощущений и подкатившей тошноты, я попыталась занять более удобное положение, с удивлением обнаружив, как кто-то, находящийся позади, тотчас заботливо подложил мне под спину еще одну пуховую подушку, помогая приподняться. Господи, я совсем забыла о Йозерци. Он что же, всё это время был здесь и присутствовал при осмотре? Будь всё проклято! Только смущения мне сейчас не доставало…
– Жизни Вашего Величества ничего не угрожает. Внутренних повреждений нет, а ссадины и ушибы скоро заживут. Разве что… – он запнулся, бросив испуганный взгляд мне через плечо. Можно было не сомневаться с чем ему пришлось встретиться. Наверняка князь свирепо сверлил его глазами, запрещая болтать лишнего. Нет, ну что за несносный человек! Ну почему он никак не желает осознать, что его чрезмерное желание постоянно присутствовать в моей жизни, нравится лишь ему одному?
Непробиваемый, как скала, князь не желал ничего понимать. Ни тонкие намеки, ни прямые оскорбления не приносили никакого успеха. Этот медведь решил быть рядом, и никакая сила не могла его прогнать. Вот и сейчас, словно желая испытать степень моей выдержки, он мягко приобнял меня за плечи и ободряюще их сжал.
Ну всё, моё терпение закончилось. Дернувшись, я грубо сбросила его руки, и уже собралась в десятитысячный раз отчитать за вольное поведение, когда услышала повелительное:
– Сиди смирно, девочка, и не мешай врачу! Разве подобает королеве скакать по постели как взбесившийся кузнечик?
Сердце подпрыгнуло в груди при звуках самого родного в мире голоса, который я уже и не чаяла когда-нибудь вновь услышать. Бабушка!
Забыв о боли, я повернулась, и в миг очутилась в мягких объятиях грозной Арабеллы д’Арси. И впервые за долгие годы, видимо по причине сильного напряжения, меня прорвало. Не обращая внимания на застывшего с отвисшей челюстью медика, наплевав на все приличия, я крепко прижалась к её груди и, совсем как дитя, зарыдала.
Я плакала так, как, пожалуй, ещё никогда в своей жизни. Слёзы текли по щекам рекой и никак не хотели останавливаться. От частых всхлипываний нос покраснел и распух.