– Жека у нас герой, первопроходец, – сказал Крапивин просто, чтобы хоть что-то сказать.
А первопроходца этого было жаль. Он оглушённо сидел на дне клетки, растопырив крылья, часто-часто дышал.
И тут Пифагор издал трель. Как Жека. Один в один. Выходит, успел записал. Да он, наверное, всё писал себе в память.
Жека встрепенулся и коротко ответил. Пифагор опять выдал одно из Жекиных коленец. И ещё раз.
Жека прямо взвился весь, взлетел на жердь свою, попил водички, почистил клюв, взъерошил перья, отчаянно чвикнул и вдруг завертелся во все стороны, запел.
– Есть контакт, – задумчиво сказал кэп.
– Так Пифагор же нянька! – тихо рассмеялся Лапин, стоявший в дверях. – Вот подожди, он тебе и сказку ещё расскажет, этих… людей-деревьев!
Крапивин тоже растерянно рассмеялся и покосился на кэпа. Ведь Пифагор Жеку-то теперь не отдаст, он ведь глаз своих треугольных с него не сводит. А кэп сказал:
– Н-да. Ведь нет никого уж из тех, кто его сделал, а будто поговорили.
Взял клетку с Жекой и вышел.
Оно и понятно, как какой-то железяке птицу отдать? Крапивин с Лапиным переглянулись и ничего не сказали. И Пифагор не пикнул. Не шелохнулся. Как стоял возле стола, так и остался стоять. Будто не было смысла ему двигаться, вот он и стоит за ненадобностью.
– Как ты думаешь, какие они, эти деревья, были? – спросил Лапин, протискиваясь между Пифагором и столом, усаживаясь на откидной диван. Открыл банку с орешками, кинул горсть в рот, захрустел.
– Да кто же его знает, – ответил Крапивин. – В колбах я их не рассматривал. А какие они в жизни были, нам уже не узнать.
– Вот и я о том же. Если есть планета, можно следы поискать, раскопки, анализ, то-сё, а тут нет планеты и следов нет. Целый мир исчез бесследно.
– А как же остров?
– Ну да, – кисло кивнул Лапин. – Жуть.
– Есть ещё один след.
– Какой?
– Пифагор.
Лапин покосился на робота. Уставился на него. Вдруг на хитром улыбающемся лице бортмеханика появилось знакомое счастливое выражение. Ну всё, жди беды. В последний раз он такой же счастливый был, когда напарнику в будильник Пятую симфонию поставил.
– А что, брат Пифагор, – сказал Лапин, – принеси ты мне тапки. В отсеке номер пять стоят у левой стенки. Только быстро, одна нога здесь, другая там.
Крапивин перевёл глаза. Внутри Пифагора что-то зажужжало. Переводчик работает – так он себе это обозначил. Всегда, когда Крапивин что-то ему говорил, сначала вот это жужжание раздавалось, а потом вдруг обнаруживалось полное понимание сказанного. И точно. Он повернулся и пошёл.