Тем не менее острое ощущение пристального взгляда не исчезло. Сара еще раз подняла глаза. Взгляд мужчины был по-прежнему прикован к ней, а его губы изогнуты в усмешке. Приятное тепло разлилось по телу Сары, и она купалась в этом новом и незаконном чувстве. Интересно, как он целуется?
Будь у нее другое будущее, она могла бы проявить смелость и что-нибудь предпринять. Но как бы ей ни хотелось поддаться соблазну, эти чувства кричали об опасности. Потому что влиятельные мужчины, такие как Фердинанд и этот очаровательный незнакомец, на самом деле не рассматривали женщин как личностей. А она была больше чем просто аксессуар, несмотря на то, как с ней обращались после официального объявления о помолвке. Жертвенная дева для королевского дракона. Монархическое чудище грозило проглотить ее заживо тем больше, чем дольше она оставалась в его лапах. И она пришла к выводу, что именно таким люди видели ее будущее. Быть хорошенькой безделушкой на руке наследного принца. Улыбаться по команде, рожать таких же хорошеньких детей и тихо отходить на второй план, когда в ней не было необходимости.
И ничего больше.
Она оборвала свои хаотичные размышления. Отвернулась от еще одного красивого мужчины, заставившего ее мечтать о вещах, которые в фантазиях были лучше, чем в реальности. Вместо этого она сосредоточилась на своей подруге. Эннализ направилась к гробам членов своей семьи, но, подойдя к ним, посмотрела на Сару. Напряженный, измученный взгляд. Сжатые губы дрожат от сдерживаемых рыданий. Слезы запрещены. Сара хотела, чтобы мир отвернулся и она могла бы утешить подругу, а не стоять на расстоянии от своей Королевы. В какое-то мгновение ей грозила опасность просто быть раздавленной этим гнетом.
Потому что они обе потеряли мир, в котором привыкли просыпаться каждый день. Их жизнь изменилась навсегда.
Сара склонила голову, молча прощаясь с монархией, которую, как ей казалось, она знала, и которую, как теперь убедилась, она никогда толком не понимала. Здесь не было ни сказки, ни счастливого конца. Тем не менее жизнь принадлежала ей. Все, что она могла сделать, – это ждать своего шанса. И теперь у нее была уйма времени.
Лэнс ненавидел похороны. Но не из-за траура. Жизнь была нескончаемой вереницей огорчений и упущенных возможностей. Нет. Дело было в лицемерии. Восхваляемые мертвецы мало походили на людей, какими они были в реальности. Это касалось и тех троих, кого они сегодня поминали. Народ любил их, но народная фантазия создала слишком идиллическую картинку. Которую ему не хотелось ни хранить в памяти, ни укреплять.